Было ли ошибкой снимать три машины и двигаться штурмовать высоту 43,1? Пожалуй, тоже нет. Я достаточно правильно определил приоритеты ситуации, потеря времени касательно укрепления противника в захваченных окопах сильно ситуацию не портила, огневая мощь у меня сохранялась подавляющей, а вот его отход с высоты с сохранением порядка и боевого управления грозил сильными неприятностями. По факту, даже если противник отступил на север, над моими тылами начинало нависать не связанное никем подразделение противника, для нейтрализации которого мне пришлось бы оставить, как минимум, БТР-Д, как максимум БМД с отделением, на упомянутой высоте, что угрожающе растаскивало бы мои невеликие силы. Но это не худший вариант; если бы немецкий лейтенант-кавалерист додумался уйти в лесной массив за нашими спинами, все складывалось бы гораздо хуже. По факту мне сразу после этого, если я желал сохранить технику и людей, нужно было сниматься и уходить.

Радиосвязь для арткорректировки, судя по всему, у немца присутствовала, и это одно грозило серьезными неприятностями. Да, я мог держать его в глубине леса огнем машин с наведением по тепловизорам, но он этим бы связывал, как минимум, одну БМД, которых у меня всего три, мне как минимум требовалось снимать КамАЗы Петренко и отправлять их к госпиталю (больше некуда), в госпитале взвод охраны вместо выноса раненых и имущества встал бы в оборону – эвакуация в этом случае сильно затруднялась. В принципе, немцы вообще могли нами у реки не заморачиваться, уйди они глубже – бери станцию или атакуй госпиталь, я сам бы опорный пункт у реки бросил.

Вовремя и правильно среагировав, я данную неприятную ситуацию погасил в зародыше, ошибся я позже – уже на самой вершине.

В чем была ошибка?

Отсутствие стрелков в прикрытии у боевых машин? Пожалуй, нет. Точнее сказать – определенно нет. На отражение атаки с фронта мной была оставлена одна БМД Егорова, неуязвимость которой вовсе не гарантировалась, лишние шесть автоматов, противостоящих атакующей пехотной роте, что, дополняя огонь БМД, что при его отсутствии, были точно не лишними.

Ошибку я, скорее всего, допустил совсем другую, почти такую же, которую совершал ранее.

ОШИБКА. Атакуешь танками без пехотного прикрытия укрывшуюся в окопах пехоту противника – держи дистанцию. «Давить гусеницами» – это для кино и неустойчивого, впавшего в панику врага, который даже не думает о сопротивлении. Сквозь бруствер и толщу земли никакие тепловизоры укрывшегося и ждущего твоего подхода с противотанковыми средствами пехотинца врага, видимо, действующего по эффективным и отработанным до автоматизма методичкам, увидеть тебе не помогут. Если останавливаться для расстрела окопов из безопасной зоны нельзя, зона опасная преодолевается на повышенных скоростях и с максимальным огневым подавлением.

Вывод на будущее. При появлении танков противника, действуя против них пехотой:

а) всякое видимое им движение должно прекращаться;

б) личный состав должен найти надежные укрытия, приготовить имеющиеся противотанковые средства и ждать подхода врага на дистанции и ракурсы их эффективного применения;

в) при подходе танков либо прочих боевых машин на необходимую дистанцию и обеспечивающие достаточные вероятности ракурсы действовать надо, одновременно расфокусируя ответный огонь, огнем стрелкового оружия поражать приборы наблюдения, пехоту и пытающихся покинуть подбитые машины членов экипажей, противотанковыми средствами – сами танки либо БМ. На короткой дистанции эффективность действия боевых бронированных машин по укрывшейся пехоте изрядно снижается, про гусеницы вообще лучше забыть. Это средство передвижения.

Все это, в общем, присутствовало в методичках, но жизнь как-то жестко еще раз доказала требования их внимательного изучения.

В принципе, наверное, нам могло и повезти, если бы в панику впал весь немецкий взвод, а не его часть, но мой «хороший друг» – немецкий лейтенант, видимо, сумел удержать управление над группой, под огнем оказавшейся вблизи окопов и укрывшейся там. Я со своей стороны почти это предусмотрел, оставив БТР-Д в глубине, однако немцы при подходе к окопам себя не демаскировали, отчего загодя задавить огнем их и не удалось.

Если разобраться, неструсивший фриц за несколько секунд, грамотно оценив ситуацию, выставил мне точно такую же засаду, которую я пытался провернуть касательно левого берега. Только с пехотой против боевых машин, а не наоборот. То, что его подчиненные не испугались следовать приказам командира, в принципе тоже ясно – укрывшись в окопах, они лишились возможности их покинуть, попав в безвариантную ситуацию – либо показывай из-под бруствера поднятые руки, либо отбивайся до последнего, и иначе никак.

Ладно, бог с ним, шанс исправить отмеченные ошибки у меня был – главное заранее увидеть их возможность и более не повторять.

* * *

Изменять решение по общению личного состава с пейзанами в Коровино и экскурсии командиров отделений по госпиталю я не стал. Чтобы люди были готовы умирать ради кого-то, они должны видеть и знать тех, за кого умирают.

В этот раз в госпитале, кратко обрисовав ситуацию, я опять отбросил всякий политес:

– У меня три машины со стомиллиметровыми пушками в дуплексе с автоматическими, бронетранспортер с пулеметом, грузовики и чуть больше тридцати человек. Я не потяну жесткую оборону на широком фронте. Единственный шанс выжить самим и спасти вас – вязать немцев пехотой и выносить боевыми машинами. Своими силами я больше пары наблюдательных постов по флангам выставлять даже не собираюсь. Так что, товарищи, либо помогайте мне, либо готовьтесь сдохнуть в немецком лагере для военнопленных. В них сейчас жрать нечего и творится настоящий ад, можете мне поверить. Так что выделяйте людей в заставу на сорок первой высоте, скрытно копайте там окопы и постарайтесь не обгадиться при виде внезапной немецкой атаки из лесу. Сам берег я машинами прикрою.

Собеседники зашевелились, первым отреагировал особист, скомандовав политруку:

– Сергей Михайлович, пригласи сюда подполковника Кривошеева из выздоравливающих, срочно.

Надо же, опять развилка. Пластичность ситуации реально потрясающая, изменения с прошлым вариантом событий можно спровоцировать чем угодно. Кто такой подполковник Кривошеев, я уже догадывался. И надо сказать предчувствия меня не обманули.

Подполковник нисколько не изменился. Несмотря на то, что он был в больничной пижаме с вылезающими из-под штанов белыми шнурками от кальсон, а не в форме, это его нисколько не смущало.

– Лейтенант, берешь свои танки и закапываешь их по гребням высот у моста…

Кажется, я это где-то уже слышал.

– Товарищ подполковник, командовать вы госпитальным личным составом будете. Ко мне не лезьте. Мои люди, моя техника, моя ответственность – мои решения. И их я вас прошу не касаться. Сдать немцам трофеи я не имею права, а что я с моей техникой можем, а что нет – вы не знаете. И знать у вас допуск не позволяет. Поэтому давайте вы сформируете роту из выздоравливающих и легкораненых, отправите в мое подчинение заставу человек в двадцать, назначите туда командиром какого-то лейтенанта или старшину – и все будут счастливы. Вам будет, кем тут командовать, а мне у реки с помощью кого обороняться.