Меня смерили задумчивым взором:

– Хамишь, сопляк?

Как он мне надоел!

– Товарищ подполковник, если вам незнакомы уставные правила взаимоотношений военнослужащих, то странно, как вы дослужились до своего звания. А если вы их умышленно игнорируете, в эту игру можно играть вдвоем. Будете меня оскорблять, общаться со мной не по делу и настойчиво пытаться демонстрировать свои сомнительные в моих глазах тактические таланты – я вам прямо здесь зубы выбью. А попробуете мне или моим подчиненным оружием угрожать, расстреляю на месте. Вопросы?

– Товарищ лейтенант, вы слышали что-то о единоначалии? – включился особист, явно находившийся в этот раз на стороне подполковника. Достаточным количеством глупостей тот его, видимо, пока не разочаровал. Как-то так.

– Представьте себе, прекрасно. Поэтому и говорю – командовать боем у реки в бою буду я. А если вы с этим не согласны, разбирайтесь с гитлеровцами самостоятельно, я снимаюсь и ухожу в тыл. Ставить в зависимость судьбу своего подразделения и, что более важно, – секретнейшей техники на его вооружении от решений первого встреченного Васи без подчиненных, рискуя, ладно бы, безвозвратно потерять, так еще и сдать их врагу с незначительными повреждениями, я не собираюсь. Подполковники у нас, как я уверен, очень разные, неизвестно, на кого нарвешься. И данный, бросив вот тут вот пару слов, в своей адекватности уже усомниться меня заставил. Я думаю, всем понятны мои соображения?

– Товарищи, прошу вас, успокойтесь! – В набравшую неприятные обороты беседу включился начальник госпиталя. – Молодой человек, вы уж извините, товарищ лейтенант, что я вам с высоты прожитых лет так обращаюсь, – меня отечески похлопали по плечу, – но ваш конфликт с Митрофаном Ивановичем в нашей ситуации совершенно излишен, товарищ подполковник, как и вы, за дело болеет. Подполковник Кривошеев с его опытом, я уверен, плохого не посоветует…

Я не выдержал и на секунду закрыл лицо ладонью. Вот им вот сейчас хоть кол на голове теши…

– Ох, товарищ военврач… Вы-то, конечно, в этом уверены… А я вот уверен не в товарище подполковнике, а в цифрах из инженерных справочников, где сказано, что окоп для боевой машины – это двадцать пять человеко-часов работы, индивидуальная ячейка – час, и сколько-то часов потребуется, чтобы ячейки траншеей соединить. А экскаватора, чтобы эти цифры сократить, у меня нет. И в этой связи возникает вопрос, кем я буду и чем дело закончится, если я начну выполнять приказ товарища подполковника о рытье окопов для моих танков по гребням одновременно с подходом немцев к позиции… О чем товарищ подполковник явно не подумал, однако настоять на выполнении своего приказа ему, я смотрю, очень хочется.

Подполковник, сверливший меня злобным взглядом, поджал губы, заложил руки за спину и отвернулся к окну. Картину военного гения, составляющего план победы в войне, смело можно писать. Только пижамку на парадное обмундирование не забыть бы заменить, а штрипки от кальсон и тапочки – на хромовые сапоги со шпорами.

Ну, а пока продолжим:

– Поэтому я и говорю, выделяйте людей в заставу на высоте сорок три, пусть они прикроют меня с фланга, а товарищ подполковник пусть пускает в ход свои таланты, руля обороной самого госпиталя, и ко мне не лезет. Подчиняться ему я не буду, вопрос считаю закрытым.

Предки, чуточку подумав и попереглядывавшись между собой, сдулись. Потратив минут двадцать на составление таблицы сигналов и экскурсию сержантов по госпиталю, подразделение в очередной раз двинулось навстречу своей судьбе.

* * *

Чтобы не терять времени, БМД Егорова с посаженным на броню ханинским дозором ушло на другую сторону железнодорожного полотна при подъезде к Борисово, привычно уже распугав отиравшихся на станции ВВ-шников. Во избежание очередного проявления энкавэдэшной бдительности и стрельбы, подчинить их себе я уже не пытался, дороже выйдет, пусть мотают в тыл, коли такой приказ имеют. Лучше вообще подчиненных не иметь, чем думать, что делать с подчиненными ненадежными, которыми они, несомненно, окажутся судя по продемонстрированному нежеланию верить на слово, паранойе и жажде подвига.

Оставшиеся три машины ушли к мосту, так же привычно встав на обратном скате, опустившись на брюхо и укутавшись маскировочными сетями. Митинг с накачкой личного состава и инструктаж подчиненных для экономии времени я провел около станции.

От добра добра не ищут, устройство засады в моей ситуации было оптимальным решением, и я не видел повода от него отказываться.

В прошлый раз подполковничья инспекция засаду демаскировала, в этот раз, учинив конфликт еще в госпитале, я надеялся данной проблемы избежать. Так как ситуация, в которую меня забросило, как ранее было выяснено, весьма даже пластична, я не видел причин, по которым немецкие командиры в данной версии событий, не видя перед собой противника, от возможности с ходу захватить целехонький железнодорожный мост могли бы отказаться. Будь я на месте что командира мотоциклетного взвода, что командира немецкой роты – рискнул бы без вариантов, как бы послезнание ни диктовало желание показать себя вторым Мольтке, видящим на пятьдесят метров в землю. Любой хороший офицер, а я считал себя хорошим офицером, на месте немцев рискнул бы. Отсиживался бы безынициативный ливер, и никто более, я так считаю.

Отделения я расположил в привычном уже ключе. На левом фланге опорного пункта, за железкой в лесу, скрывалось третье парашютно-десантное отделение гвардии сержанта Егорова вместе со своей БМД-4М бортовой номер 444; в центре на высоте 44,8 заняли оборону второе ПДО гвардии младшего сержанта Севастьянова, пулеметно-гранатометное отделение гвардии младшего сержанта Якунина и остальные боевые машины взвода; высоту 41,2 на правом фланге, как самый опытный из сержантов, оборонял замкомвзвода гвардии старший сержант Бугаев со своим первым отделением. Пеший парный дозор ефрейтора Ханина обеспечивал взвод от обхода слева в дубовой роще в трех километрах к югу; от обхода справа я надеялся быть обеспеченным выставленной госпиталем заставой на высоте 43,1.

* * *

Тянулось время, личный состав, не особо торопясь, но и не отлынивая, копал окопы на обратном скате. Я, воспользовавшись командирскими привилегиями, забрался повыше и копал свою ячейку – КНП за подходящим кустом на топографическом гребне; метрах в тридцати от меня двое наблюдателей поочередно делали то же самое. Особо я не торопился, уделяя много внимания обеспечению скрытности, наличие немцев в роще перед нами наблюдатели обнаружили достаточно быстро, в общем ситуация развивалась по плану. Ровно до тех пор, пока на меня не вышел по радиостанции злобный Бугаев:

– Топор Десять – Топору Одиннадцать. Люди по вершине высоты 43,1 бродят. Выставили наконец заставу, клоуны поганые. Прием.

– Много, Топор Одиннадцать?

– Человек тридцать, Десятый. Скрываться даже не пытаются. И подполковник наш любимый, похоже, среди них, только в форму переоделся.

– Что делает, Одиннадцатый?

– Стоит во весь рост на вершине, Десятый. Только что тому очкастому политруку и бойцам указания раздавал, сейчас в бинокль за реку лупится, придурок. Те лопаты разобрали и окопы копать расходятся.