– О Боже, Боже! – говорил Сартори. – Я забыл, что у вас сенная лихорадка.

Он сочувствующим взглядом оглядел мое болезненное лицо, синий нос и опухшие красные веки.

– Вам нравится разыскивать трупы, – говорил я ему, – признайтесь, дорогой Сартори, вам это очень нравится. Вы неаполитанец, а неаполитанцы любят мертвых, похороны, погребальный плач, траур и кладбища. Вам нравится предавать мертвых земле. Не так ли, Сартори, вам нравятся трупы?

– Не издевайтесь, Малапарте, я с удовольствием обошелся бы без поисков трупа, по такой-то жаре. Но я пообещал жене и детям этого несчастного, а всякое обещание – свято. Эти бедолаги надеются, что он еще жив. Как вы считаете, Малапарте, он жив?

– Вы хотите, чтоб он остался в живых после того, как вы позволили избивать его на ваших глазах, даже не протестуя? Теперь мне понятно, почему вы жирный, как мясник. Эге! Так вот какими вещами занимаются в консульстве Итальянского Королевства в городе Яссы.

– Малапарте, после всего Муссолини должен бы сделать меня послом, если он справедливый человек.

– Он сделает вас министром иностранных дел. Спорим, вы спрятали труп под кроватью. Признайтесь, Сартори, вам нравится спать с трупом под кроватью.

– О Боже, Боже! – вздыхал Сартори, вытираясь платком.

Уже три дня мы искали несчастного. Накануне вечером мы добрались до полиции узнать, не пощадили ли его в последний момент и не посадили ли в каталажку. Начальник полиции принял нас любезно. Это был желтолицый, обрюзгший человек с черными, мохнатыми, блестевшими под густыми бровями зелеными глазами. Я с удивлением увидел, что волосы росли у него от уголков глаз, так что веки покрывали заросли густого серого пуха.

– Вы были в больнице Святого Спиридона? Может, он там? – спросил начальник полиции, прищурив глаз.

– Нет, в больнице его нет, – ответил Сартори ровным голосом.

– Вы уверены, – сказал начальник полиции, сверля Сартори одним глазом, сверкающим черным и зеленым сквозь бахрому сероватой растительности, – вы уверены в том, что это произошло на территории консульства? И что это были мои жандармы?

– По крайней мере, помогите нам найти труп, – сказал, улыбаясь, Сартори.

– Похоже, – начальник полиции закурил сигарету, – что из окон консульства Италии было произведено несколько выстрелов в жандармский патруль, который проходил в это время по улице.

– С вашей помощью будет нетрудно найти труп, – сказал с улыбкой Сартори.

– Мне некогда заниматься мертвыми, – сказал начальник полиции с любезной улыбкой, – слишком много работы с живыми.

– К счастью, – сказал Сартори, – количество живых быстро уменьшается, так что скоро вы сможете передохнуть.

– Не помешало бы, – сказал начальник полиции и посмотрел на небо.

– Почему бы нам не заключить соглашение и не разделить наши усилия? – предложил Сартори миролюбиво. – Пока вы будете заниматься поиском и арестом убийц, которые, без сомнения, еще живы, я займусь поиском трупа. Что вы на это скажете?

– Если вы не доставите труп этого господина, если не докажете, что его убили, то как я могу начать поиски убийц?

– Я не скажу, что вы не правы, – сказал Сартори, – и доставлю вам труп. Я принесу его вам в ваш кабинет вместе с семью тысячами других убитых, а вы мне поможете найти его в куче трупов. Согласны?

Он говорил медленно, улыбаясь, невозмутимо флегматично, но я знаю неаполитанцев, знаю, каковы они, настоящие неаполитанцы: Сартори в тот миг дрожал от гнева и возмущения.

– Согласен, – сказал начальник полиции.

Тогда Пеллегрини, «глупый фашист», встал и, сжав кулаки, бросил начальнику полиции:

– Вы низкий убийца и подлый трус!

Я удивленно посмотрел на него, впервые я смотрел на него без ревности. Он был прекрасен: высокий атлет с бледным лицом, трепещущими ноздрями и испепеляющим взглядом. В порыве гнева его волнистые черные волосы рассыпались по лбу крупными завитками. Я смотрел на него с большим уважением. Пеллегрини был «глупым фашистом», но во время погрома в Яссах он много раз рисковал своей шкурой, чтобы спасти жизнь какого-нибудь бедного еврея, а теперь (достаточно было знака начальника полиции, чтобы с ним расправились тут же, за углом) рисковал головой из-за трупа еврея.

Начальник полиции тоже встал, буравя Пеллегрини взглядом своих мохнатых глаз, он охотно пальнул бы ему в живот, пристрелил бы Сартори и меня, но не решался, ведь мы не румыны и не бедные ясские евреи. Он боялся, что Муссолини за нас отомстит. (Ха-ха-ха! Бояться мести Муссолини. Он не знал, что, если бы он убил нас, Муссолини даже не выдвинул бы протеста. Не знал, что Муссолини боялся всех, и его тоже.) Я рассмеялся при мысли, что начальник полиции в Яссах боится Муссолини.

– Чего вы смеетесь? – вдруг резко спросил меня начальник полиции.

– Что ему от меня надо, этому господину? – сказал я Пеллегрини. – Он хочет знать, над чем я смеюсь?

– Да, – сказал Пеллегрини, – он хочет знать, над чем ты смеешься.

– Я смеюсь над ним. Разве я не волен смеяться над ним?

– Конечно, смеяться над ним не запрещено, – сказал Пеллегрини, – но мне кажется, это ему не очень нравится.

– Конечно, это и не должно ему нравиться.

– Правда? Вы смеетесь над ним? – спросил Сартори миролюбивым голосом. – Извините, Малапарте, мне кажется, вы не правы. Этот господин – очень порядочный человек, с ним следует обращаться так, как он того заслуживает.

Мы спокойно встали и вышли. Но, переступив порог, Сартори остановился и сказал:

– Мы забыли попрощаться. Вернемся?

– Э, нет, – ответил я, – пойдем лучше к начальнику жандармерии.

Начальник жандармерии предложил нам сигарету, любезно выслушал и сказал:

– Видимо, он уехал в Подул-Илоайе.

– В Подул-Илоайе? – спросил Сартори. – А что ему там делать?

Через пару дней после резни туда, в деревеньку в двадцати милях от Ясс, был отправлен состав с евреями: начальник полиции решил создать в Подул-Илоайе концентрационный лагерь. Состав был отправлен три дня назад и, конечно, уже должен был прибыть на место.

– Поехали в Подул-Илоайе, – сказал Сартори.

На следующее утро мы направили машину в Подул-Илоайе. На маленькой, затерянной в пыльной степи станции мы остановились узнать о составе. Сидящие в тени оставленного на путях вагона солдаты сказали, что состав из десятка вагонов для скота прошел два дня назад, на этой станции он простоял ночь. Закрытые в пломбированных вагонах несчастные кричали, стонали и умоляли солдат конвоя оторвать доски, закрывавшие окна. В каждый вагон для скота набили по две сотни евреев: узкие открытые наружу окна, зарешеченные металлической сеткой, забили досками, чтобы беднягам нечем было дышать. Наутро состав отправился на Подул-Илойае.