— Перебороть страх и обращаться с этим зеркалом, как с любым другим. Он живет один?

— Да, один.

— Желательно, чтобы с ним какое-то время пожил друг, подруга. Пусть побольше общается, вечером ходит в спортзал и занимается там до изнеможения — это поможет ему избавиться от бессонницы.

— Это все? Никаких лекарств?

— Страхи существуют только в голове и не несут никакой реальной угрозы. Страх подпитывается сомнением, поэтому вашему приятелю надо поверить в себя, в свои силы. Лекарства придется принимать — если ничего не делать, тогда расстройство может перейти в навязчивое состояние и потребуется серьезное лечение, возможно, в стационаре.

— Спасибо, Лера.

— А вам — больше не хворать. Я предполагаю, что ваш приятель — это вы сами. Если бы вы мне в Житомире рассказали о своей проблеме, я обязательно согласилась бы на «свидание» с вами.

— Это точно мой приятель…

— Звучит неубедительно, а ведь я психолог и разбираюсь в людях. Карл Юнг говорил: «Покажите мне психически здорового человека, и я вам его вылечу». Так что не переживайте и лечитесь. Мне вскоре надо будет по делам приехать в Киев, я вам позвоню.

Разговор с Лерой оптимизма Вадиму не прибавил. Он вспомнил свои ночные страхи и ощущение неминуемой беды — неужели это он сам себе навеял размышлениями о зеркале и событиях более чем столетней давности? Порылся в интернете и нашел подтверждение словам Леры — описанные симптомы, сопровождающие навязчивые страхи, были точно такими же, как у него вчера. Вот только он не нашел ни одного примера фобии, связанной с зеркалом, кроме расхожей фразы, кочующей по «психиатрическим» страничкам: «Сколько людей — столько и фобий». Все же от зеркала он решил избавиться и позвонил приятелю Феликсу, занимающемуся реставрацией мебели. Тот сослался на большую загруженность, но согласился подъехать вечером к Вадиму домой, чтобы взглянуть на объект реставрации.

Вадим Марине так и не позвонил, а оставшееся до встречи с Феликсом время провел в центральной, исторической части города, занимаясь «вольной охотой» — фотографируя все, что было ему по душе. Однако ничего особенно интересного для съемки он не нашел.

Долговязый Феликс страдал косоглазием, но это не мешало ему быть классным специалистом, профессионалом. Окинув трюмо беглым взглядом, он изрек:

— Занятная вещица,  — и приступил к кропотливому осмотру, вслух отмечая каждую царапину или другой дефект.  — Трюмо, судя по технике изготовления, не меньше двухсот лет. Клейма мастера или знака зеркальной мануфактуры, где было оно изготовлено, не вижу.  — Феликс явно был удивлен.  — Обычно его ставят на обратной стороне. Обрамление зеркала тоже довольно странное — обычно изображают фрукты или животных, а тут какие-то символы.

Закончив осмотр трюмо, Феликс полностью вытащил ящичек из-под столика.

— А вот и знак! — обрадовался он.  — В виде треугольника, в который вписано имя мастера.  — Он вооружился лупой и прочитал: — Лурье! — Феликс забормотал, напрягая память: — Лурье, Лурье… Сейчас позвоню знакомому антиквару — может, он подскажет.

Вытащив телефон, Феликс вышел в лоджию — видимо, зеркало его заинтересовало и он хотел прицениться.

Вадим успел сварить кофе в турке, пока Феликс разговаривал. Когда он вернулся, вид у него был озадаченный.

— Что-нибудь выяснил?

— Немало. Это клеймо мастера-зеркальщика из Парижа Огюста Лурье.

— Это хорошо или плохо? — Вадим напрягся.

— Лурье изготовлял зеркала в последней четверти восемнадцатого столетия,  — начал рассказывать Феликс.  — Он был одним из самых востребованных мастеров. Кроме этого он занимался алхимией и магией. Во время Великой французской революции, когда во Франции установилась безраздельная диктатура Робеспьера, у него возник конфликт с влиятельными членами Якобинского клуба. По одной из версий, он точно назвал день, когда великий Робеспьер отправится на гильотину. На него донесли… — Голос Феликса убаюкивал, становился все глуше, и Вадим, сидя в кресле, прикрыл глаза.

Сухощавый мужчина в сюртуке и, по старинке, в напудренном парике, не в пример тем, кто, следуя революционной моде, красовался с собственными волосами, посмотрел в окно. На улице шел мелкий дождь, газовые фонари едва пробивали мрак ночи, блики отражались от мокрой мостовой. Он заметил две темные фигуры, кутающиеся в плащи, в шляпах с высокой тульей. Несмотря на непогоду, они стояли у парадного входа в дом. Его некрасивое, узкое, продолговатое лицо, в котором было нечто крысиное, скривилось в ехидной ухмылке.

— Огюст, нельзя терять ни минуты! — сказал, зябко протягивая к огню руки, стоявший у камина мужчина крепкого сложения, подпоясанный трехцветным шарфом.  — Полиция явится за тобой, тебя ожидает гильотина. Я слышал, как Сен-Жюст[31]сыпал угрозами в твой адрес, заявлял, что ему надоели колдуны и лжепрорицатели — их надо уничтожать, как бурьян!

— Они уже здесь — вернее, шпики. Те, которые, вроде гиен, стерегут добычу, пока за ней не явится лев.  — Голос у сухощавого мужчины был спокойным.  — Боюсь, что ты, решив меня предупредить, оказал себе плохую услугу.

— О черт! — Мужчина отскочил от камина, словно оттуда и правда высунулся черт, и, подбежав к окну, убедился в правоте Огюста.  — Можно уйти через черный ход!

— Думаю, этот путь тоже перекрыт, Жан-Поль. Они отнюдь не дураки,  — возразил Огюст.

— Что делать? Если меня обнаружат здесь, то я последую вслед за тобой на эшафот. Флёрио-Леско[32]и так подозревает меня.  — Жан-Поль решительно распахнул сюртук, под которым оказался пистолет.  — Хоть заберу с собой на тот свет какую-нибудь крысу из этих! В доме есть оружие?

— Для тебя не все потеряно.  — Огюст подвел его к шкафу, который, тронув за потайной рычажок, легко сдвинул в сторону, открыв небольшую нишу.  — Не спеши выказывать геройство — переждешь здесь. Они часа через два уйдут, тогда и ты выберешься.

— Давай вдвоем спрячемся! — предложил Жан-Поль.

— Они знают, что я дома, и не уйдут, пока не найдут меня. А так у тебя будет шанс уцелеть. За меня не беспокойся — они меня не получат!

Внизу стали громко стучать в дверь. Огюст вернул на место шкаф, за которым укрылся Жан-Поль, и посмотрел в окно. Теперь у входа было полно полицейских и национальных гвардейцев.

Огюст Лурье подошел к зеркалу и зажег перед ним черную свечу, от которой стало распространяться зловоние. На поверхности зеркала он черным углем нарисовал перевернутую пентаграмму и стал что-то быстро читать на латыни. Внизу послышался треск взламываемой двери, затем грохот шагов на лестнице. Лурье принял порошок, запил водой из чашки и сел в кресло, стоящее напротив зеркала.