Шрифт:
Интервал:
Закладка:
С таким рассуждением ему легко жилось, без всяких угрызений совести. К счастью Бунтыла, общество не интересовалось им как личностью и не лезло в его интимные дела, а уж родственники его проделки старались вообще не замечать. Поэтому о любовных похождениях Бунтыла с другими женщинами Маргарита не только не знала, но и не догадывалась.
Глава 43
При напряженной и сложной криминогенной обстановке в Москве Бугор постарался все предусмотреть и не допустить с сыном там никаких неприятностей. Но, кроме разных советов, предостережений и адресов бывших зеков, живущих в столице, ничего дать не мог.
Бунтылу хотелось поскорее увидеть жену, по которой соскучился, приласкать ее, но особенно ему хотелось увидеть детей, которым уже исполнился целый месяц.
Впервые увидев своих сыновей спящими в двойной коляске, Бунтыл долгим изучающим взглядом уставился на них. Что-то непонятное творилось сейчас в его душе…
Сколько бы он так простоял, неизвестно, если бы теща Вера Николаевна не посоветовала:
— Возьми своих сыновей да подержи на руках.
— Я боюсь… — искренне признался он.
Если бы ему сейчас предложили на выбор: остаться один на один с детьми хотя бы на сутки или отсидеть в ИТК, он не задумываясь выбрал бы второе. Он просто не представлял, что с ними делать.
Осторожно взяв на руки одного сына, поданного ему женой, а потом второго, поданного тещей, он застыл как истукан, боясь их потревожить. Бунтыл еще раз посмотрел на сыновей и спросил у Маргариты:
— Ты хоть различаешь, где Иван, а где Борис?
— А как же! — удивилась она наивности его вопроса. — Первым ты в руки взял Ивана, а вторым — Бориса.
— Как ты их различаешь, тем более что они завернуты в одинаковые пеленки? — вновь удивил он ее вопросом.
— Я тебе дам возможность вдоволь понянчиться с ними недельку, а на второй неделе ты сразу же обрастешь моим опытом, — добродушно засмеялась Маргарита, забирая у него из рук детей.
Избавившись от сыновей, только минутная возня с которыми бросила его в пот, Бунтыл облегченно вздохнул. Пока тесть с тещей возились с внуками у детской коляски, Бунтыл, понизив голос, по секрету сообщил жене:
— У твоего отца какие-то неприятности. Он хочет, чтобы я помог ему избавиться от них.
— А что за неприятности?
— Отец пригласил меня к себе в кабинет для беседы. После нее узнаем.
Понимающе кивнув ему головой, Маргарита присоединилась к родителям, что-то стала поправлять в коляске.
Зайдя в кабинет тестя, Бунтыл увидел его сидящим в кресле и листающим телефонный справочник.
— Слушаю, отец. Какую же ты хочешь преподнести мне новость?
— Неприятную, Юра, неприятную.
— Ну что же, послушаем и ее. К неприятностям нам не привыкать.
Дождавшись, когда Бунтыл сел, Борис Михайлович начал излагать свою новость:
— Как и во многих местах, а у нас в Москве особенно, рэкетиры обложили данью практически все торговые точки, разные товарищества и фирмы. Не обошла стороной и меня участь стать дойной коровой.
— Вы уже платили дань этим ребятам?
— Еще нет. Но в конце месяца, если я не внесу оброк, то меня начнут учить уму-разуму. Или заставят подчиняться их воле, или угробят, в лучшем случае оставят калекой на всю жизнь. Вот и хочу попросить у тебя совета, как поступить в сложившейся ситуации. Ты можешь мне задать резонный вопрос: почему я не решаю данную проблему со своими друзьями? Понимаешь ли, мои столичные друзья и знакомые — люди в основном интеллектуального труда и рукопашным схваткам, как ты со своим отцом, к сожалению, не обучены. Поэтому я не стал никому из них говорить о своей проблеме, так как они мне ничем не смогут помочь. Разве только прибавится количество желающих поохать и поахать вместе со мной, а именно в этом я сейчас меньше всего нуждаюсь.
Известие тестя застало Бунтыла врасплох. Однако, подумав над ним, он счел нужным поинтересоваться:
— Вы хоть знаете, кто вас рэкетирует?
— Какая-то банда, которой руководит Розка.
— Женщина, что ли? — удивился Бунтыл.
— Да нет, парень лег тридцати, с гонором, боевой и нахальный.
— Откуда вы знаете о нем такие подробности?
— Имел счастье познакомиться лично, когда мне, насильно доставленному к нему головорезами, пришлось выслушивать его требования.
— Действительно, у вас хреновые для себя и меня новости. Но я постараюсь что-нибудь придумать.
— И что ты, такой молодой, да притом один, сможешь в таком городе сделать? — скептически поинтересовался Борис Михайлович.
— У моего отца здесь, в Москве, есть кореш по кличке Лысый. Вы его случайно не знаете?
— А он в каком министерстве работает? — пошутил Борис Михайлович, давая зятю понять, что с уголовниками никаких дел не имеет.
— Все ясно! Тогда вот что: нам с вами придется вечером прошвырнуться к Лысому. Я у него разведаю, что из себя представляет Розка и сможем ли мы полюбовно договориться, чтобы он оставил вашу фирму в покое.
— Вряд ли Розка пойдет на уступки. Если он будет всем уступать, то может остаться без куска хлеба.
— Можете быть уверены, если не я, то отец уж вас в обиду не даст. У него пол-Москвы окажется если не корешами и друзьями, то знакомыми.
Заглянувшая в кабинет Вера Николаевна сообщила:
— Ужин готов, прошу к столу, иначе все остынет.
— После ужина сразу двинем к Лысому, — предложил Бунтыл тестю.
За ужином Бунтыл продолжал делиться теми новостями, которые ранее не успел или не пожелал говорить, отложив на более подходящее время. Его сообщение, что мать случайно была ранена бандитом и могла умереть, если бы не своевременная хирургическая операция, вызвала у всех возмущение. После жены и Борис Михайлович высказал свое недовольство по поводу распоясавшихся бандитов, которые уже перестали чего-либо бояться и среди белого дня устроили стрельбу. Если Вера Николаевна возмущалась на повышенных тонах, то он свое возмущение высказал сдержанно и корректно, как настоящий дипломат.
О многих событиях, касающихся его работы, Бунтыл благоразумно не рассказывал семье тестя, сообщая им только то, что было приятно и не резало слух.
В знак благодарности Маргарите за то, что она осчастливила его двумя сыновьями, он подарил ей бриллиантовое колье, большую часть средств на которое выделил его отец.
Даже всегда спокойный и уравновешенный Борис Михайлович, увидев колье на шее довольной дочери, не удержавшись, с восхищением произнес:
— Вот это вещь!