— Это твой окончательный ответ? — удивился Бунтыл, не ожидавший такого исхода.

— Да, дорогой! Именно таков мой тебе ответ.

— Он моему пахану не очень понравится.

— Меня это нисколько не щекочет.

— Мой пахан передвигается на инвалидной коляске, но ради кореша он приедет к тебе, чтобы переубедить и заставить изменить решение. Когда ты сможешь его принять?

— Через неделю. Тут же и в то же самое время.

— Я бы на твоем месте не напрашивался на неприятности и с моим паханом не конфликтовал. Он тебя проглотит, как курица червяка.

— У нас с тобой разговор закончен. Ты находишься под покровительством Душмана, но все равно я бы не советовал тебе пылить на меня. Я ведь человек, а не железо, а поэтому могу сорваться.

Покидая подсобное помещение магазина, Бунтыл не скрывал ни обиды, ни возмущения, ни злобы.

Шурик в душе был доволен, что Розка поставил себя в очень щекотливое и затруднительное положение, из которого ему позже будет трудно выйти без потерь, и не только в моральном плане.

— Пока не поздно и каша не заварилась, позволь, я его верну, и ты этот конфликт с ним полюбовно разрешишь, — доброжелательно предложил Шурик Розке, боясь, что тот именно так и поступит.

Розка клюнул на его наживку:

— В гробу я видел всех этих провинциалов в инвалидных колясках! Всем уступать, всех бояться — в гробу я видел такую плебейскую жизнь! — выливал из себя наружу накопившийся гнев Розка.

Шурик понимал, почему сердится Розка и почему тот был собой недоволен. Но не сочувствовал ему и не думал помогать достойно выйти из щекотливого положения. Наоборот, он хотел, чтобы данная неприятность разрослась в бомбу, которая смогла бы уничтожить его конкурента в борьбе за власть в воровской группировке.

Глава 46

У Бугра был очень чуткий сон. Его он выработал в зоне, где зек, имеющий врагов, из-за крепкого сна мог в любое время дня и ночи лишиться жизни. Поэтому надо было чутко спать и иметь под подушкой нож или другой остро заточенный предмет, чтобы иметь возможность защищать себя и наказать своего врага.

Бугор проснулся среди ночи, его разбудили подозрительные звуки, которым он не находил объяснения. Включив торшер и сев в коляску, он решил узнать, что за звуки в коридоре его побеспокоили.

Не успел он отъехать от кровати и одного метра, как в комнату ворвался парень с пистолетом в руке. По его взвинченному состоянию Бугор понял, что тот находится в такой степени ярости, когда человек не рассуждает, а действует по заранее принятому решению. Его появление было такой неожиданностью для Бугра, что тот не успел вовремя среагировать и первым выстрелить в нападающего. Откинувшись на спинку коляски, он спросил:

— Кто ты такой?

— Я твоя смерть.

— Как я понял, ты пришел вершить надо мной суд? — Да!

— Прежде чем убивать немощного старика, ты хоть сообщи, за что лишаешь жизни, — при этом Бугор положил руку на подлокотники коляски и повернул ее в сторону налетчика.

— Я сын Блина и пришел за него…

Последние слова парень не успел произнести. Бугор дважды выстрелил в него из газового пистолета. Не по годам быстро покинув коляску, он забрал у парня оружие.

На звуки выстрелов в спальню заскочил один из двух телохранителей с пистолетом в руке.

— Как благодаря вашей «бдительности» этот фрукт попал ко мне в спальню и едва не убил меня, я поговорю с вами потом. Сейчас посади шустряка в кресло, приведи его в чувство, после чего можешь уматывать досыпать свой сон. Я вам прочищу мозги с дымоходами.

— Да мы не спали, — начал оправдываться телохранитель. Пока он приводил налетчика в чувство, Бугор с яростью в голосе читал ему мораль:

— Зажрались, сволочи, хрен за мясо перестали считать, я вам, б…, покажу, где раки зимуют.

Когда незваный гость стал приходить в себя, Бугор сердито рявкнул на телохранителя:

— Вон из моей комнаты, чтобы я тебя не видел и под горячую руку не пустил в распыл.

Дождавшись осмысленного взгляда пленника, направленного на себя, и вновь сев в коляску, Бугор вкрадчиво спросил:

— Так чего ты хотел мне сказать?

— Ненавижу тебя, хитрую лису. Я все равно тебя убью.

— Молодость, до какой же степени ты наивна и глупа, — усмехнулся Бугор. — Ты хоть поясни, за что намерен меня убить?

— За смерть моего отца.

— Зелень ты пузатая и бестолковая! А если я его не убивал и твоя ярость ко мне основана на фантазии? Так правильно ли ты поступил бы, убив меня?

— Ты же Бугор?

— Да.

— Значит, ты его и убил.

— Позволь, сосунок, с твоими выводами не согласиться. Ты на меня валишь то, к чему я непричастен. Мне же и без вашей бяки своих грехов хватает.

— Ты хочешь сказать, что отец погиб не от твоей руки?

— И даже не по моему приказу. Его убил кто-то из его ближайшего окружения. Вот все, что я могу тебе сказать.

— А не обманываешь? — теряя агрессивность, обескураженно спросил парень.

— Какая необходимость мне тебя обманывать? Достаточно мановения одного моего пальца, чтобы тебя немедленно похоронили на стометровую глубину, из которой ты уже никогда не выберешься. Я же, дурак, сейчас сижу перед тобой и оправдываюсь.

— Почему же вы со мной говорите, когда можете просто уничтожить? — парень перешел на «вы».

— Потому что ты — единственный мужчина в своей семье. Я не хочу на тебе прервать ваш род. Отец твой был, может быть, и несмышленым, но смелым мужиком.

— Если не вы, то кто же убил моего отца?

— Со своим вопросом ты обратился не по адресу. В городе есть прокуратура, которая занимается делом твоего отца. Только там ты можешь почерпнуть нужную информацию.

— Так, значит, вы его не убивали, — растерянно, размышляя над внезапным поворотом, произнес парень.

— Если бы при жизни твоего отца мне довелось встретиться с ним, то я, не раздумывая, убил бы его. Но, как я тебе уже сказал, мне во встрече с ним не повезло.

— Чем он так провинился перед вами?

— Я предлагал Еноту и твоему отцу не войну, а заняться совместным легальным бизнесом. В ответ на свое предложение я услышал от них не просто отказ, а оскорбления.

— Мне отец говорил о вашем предложении. Я хочу, чтобы вы оставили меня в покое!

— Но твой отец с Енотом отравили Эльдара!

— Мне известно о его смерти, но, как говорил отец, он к ней непричастен.

— Лапшу на уши можешь вешать кому угодно, но только не мне. А кто,