расхлебывать любую кашу нам придется самим… Почему? Тайна сия велика есть. Велика и обширна, примерно как и само отечество наше богоспасаемое.

Так или иначе кавалерийский натиск не удался, пришлось вести осаду по всем правилам. Я был чрезвычайно убедителен, приводил неопровержимые аргументы, я даже прикрикнул пару раз на Элен — но она оставалась совершенно спокойной, только посоветовала мне лечиться электричеством, поскольку служба у шаха совершенно расшатала мои нервы.

Пришлось отступить — как минимум, на время. Ничего, думал я, твоя храбрость — до первого серьезного испуга. Впрочем, я совершенно не хотел, чтобы Элен кто-то напугал, хоть серьезно, хоть в шутку. Именно поэтому остаток вечера я был так озабочен, что даже Элен меня пожалела.

— Милый, — сказала она, — по-моему, ты не того боишься. Здесь, в Персии, надо бояться не врагов, а доброжелателей.

Я удивился: что она имеет в виду?

— Очень просто, — продолжала Элен. — Подумай сам, кто такая эта персидская барышня? Откуда она взялась и с какой стати тебя оберегает?

Разумеется, я не стал объяснять Элен, откуда взялась Ясмин, потому что это был именно тот случай, когда во многом знании заключено много печали и меньше знаешь — крепче спишь. Однако заверил ее, что Ясмин — человек надежный, проверенный, многим мне обязана и ничего, кроме добра, мне не желает.

— Позволь, я объясню тебе положение вещей, о мой наивный младенец, — усмехнулась Элен, — Когда женщина говорит, что она желает мужчине только добра, это значит, что она просто желает как можно скорее им завладеть. Потому что только это, с ее точки зрения, и может считаться добром.

На это я пробормотал, что у нее мания. Не такое уж я сокровище, чтобы все женщины на свете желали мной овладеть.

— А всем и не нужно, — очаровательно улыбнулась она. — Достаточно, чтобы тебя возжелала одна — и ты уже пропал навек.

Услышав такое, я невольно подумал, что же будет с человеком, которого возжелают сразу несколько женщин, как, скажем, нашего шахиншаха. Должно быть, его просто разорвут на клочки. Но нет, Насер ад-Дин жив, здоров и сравнительно благополучен. Так, может быть, когда речь идет сразу о нескольких женщинах, претендующих на одного мужчину, они нейтрализуют усилия друг друга?

Ничего этого, я, разумеется, не сказал Элен, иначе бы она взялась язвить меня еще сильнее. К врагам нашим я больше не возвращался, и вечер прошел спокойно, совершенно по-семейному. Как, впрочем, и весь следующий день.

А еще через день явился скороход из дворца. Шах требовал меня к себе по срочному делу.

— Мой бог, шах не может прожить без тебя и пары дней — говорила Элен, выбирая мне сорочку. — Вот эта, кажется, подойдет… Тебя давно пора сделать премьер-министром.

Я пробурчал, что шах уже угрожал мне этим, но, пока я жив, премьер-министром у него будет какой-нибудь другой горемыка. Например, нынешний великий визирь Мирза Юсуф-хан вполне подходит для своей должности. Пользы от него никакой, но и вреда особенного тоже нет.

— Напрасно ты отказываешься, — заметила Элен. — Русский офицер на должности главного визиря — это весьма экзотично. Я бы, пожалуй, вышла за тебя замуж и звалась бы госпожа великая визирша. Потом мы бы с тобой устроили переворот и сами стали шахиншахами, основав новую династию. Можно было пойти войной на Россию, захватить ее и заставить всех жителей курить кальян, носить паранджу и ничего не делать.

— Ты опоздала — сказал я, застегивая запонки, — в России и так никто ничего не делает.

— Тогда можно было бы, наоборот, обязать всех твоих компатриотов работать от рассвета до заката.

— В таком случае, госпожа главная визирша, мои компатриоты подняли бы бунт и погнали бы тебя вон из России, как Наполеона в двенадцатом году…

Элен придирчиво оглядела меня и осталась довольна. Более того, она заявила, что я настоящий лондонский денди. «Хочу выглядеть прилично, если меня сегодня убьют», — отшутился я. Впрочем, менее всего я желал, чтобы шутка эта вышла пророческой.

* * *

В этот раз, выходя из дома, я вел себя крайне осторожно, стараясь держать в поле зрения все вокруг. Впрочем, не думаю, что меня убили бы прямо сейчас. Предупреждения затем и даются, чтобы герой имел возможность подумать, взвесить все здраво и только после этого с недрогнувшим сердцем умереть на охоте или от случайно пущенного меткой рукой булыжника. Я же пока все еще находился между сциллой сомнения и харибдой самоуверенности. Отступить сейчас, когда все идет так хорошо и миссия моя вышла к финишу? Нет, это невозможно. С другой стороны, умирать тоже не очень-то хочется. Так или иначе посмотрим сначала, что нужно шахиншаху. Может быть, как раз сегодняшний день подскажет мне правильную линию поведения.

Когда я вошел во дворец, меня сразу провели к повелителю. Насер ад-Дин сидел на диване, рядом с ним стоял перс плотного сложения, в мундире с белой перевязью, с эполетами и орденами, моих примерно лет. Я сразу узнал Зили-султана, которого до того видел лишь на фотографии. Он был похож на отца, с той только разницей, что вид у шахиншаха был обычно безмятежный, а вот у его сына взгляд был тяжелый, а лицо — хмурое. И усы его, в отличие от шахских, не торчали параллельно земной поверхности, а как бы обтекали рот, спускаясь немного книзу. Он посмотрел на меня высокомерно и без особенного интереса. Я заметил то, чего не было на фотографиях: один глаз его косил, что придавало лицу принца какую-то зверскую свирепость.

— Я смотрю, ты не торопишься на зов повелителя, — с легким неудовольствием заметил Насер ад-Дин.

— Я прибыл так быстро, как только позволил Всевышний, — с поклоном отвечал я.

Шах Каджар нахмурился.

— Однако наглость твоя не знает границ. Неужели ты думаешь, что Аллах лично занимается твоими делами и решает, к какому времени тебе быть во дворце?

— Нет, конечно, — отвечал я. — Но Аллах, безусловно, занимается вашими делами и потому решает, кому и когда нужно явиться пред светлые очи вашего величества.

— Вывернулся, — хмыкнул Насер ад-Дин. Потом повернулся к сыну: — Вот, позволь представить тебе моего доблестного мирпенджа, умнейшего и хитрейшего изо всех русских, которых я встречал. Его зовут Нестор-дженаб, он ротмистр моего казачьего войска. А это, как ты уже и сам догадался, мой сын, губернатор Исфахана Масуд Мирза Зелл-э Султан. Тот самый, которого ты посоветовал привлечь к битве с туркменами.

Какой-то странный огонь зажегся в глазах Зили-султана, и он медленно проговорил:

— Умнейший? Умнее даже полковника Домонтовича?

— Во всяком случае, не глупее, — отвечал шах, недовольный, что