– Ой, девки… нам… – Женщина сделала большой глоток, поперхнулась, закашлялась. Вода потекла по подбородку, ухоженной шее, мелкие капельки заблестели на мехе воротника. – Трындец нам, девки, – сдавленно выговорила дама. – Накрылся салон… одного оборудования хрен знает на сколько, новый солярий…

– Вы только не волнуйтесь… – защебетали девушки. – Главное, все живы…

– Ну да, – вдруг почти спокойно произнесла хозяйка, доставая из сумочки пачку сигарет. – Ладно… наши-то хоть все здесь? Не успели открыться?

– Ключи же только у вас и у Зиночки. А она опаздывает…

– Слава богу, – вздохнула Мирра Яковлевна. – А я ведь как чувствовала. Вчера вечером в курилке говорю Антону… погодите… – Она огляделась, отшвырнула сигарету, выматерилась и снова бросилась к дому с криком: – Человек! Там человек, на первом этаже! Там Силантьев! Он в клинике ночевал!..

– Я вчера в курилке с ним встретилась, – рассказывала она чуть позже, когда ее обступили встревоженные сотрудники клиники. – Он сказал, мол, интересное исследование начал. И, наверное, задержится, а потом в своем кабинете приляжет, на диване. Мол, он так часто делает, чего мотаться туда-сюда…

Пожарные пытались прорваться внутрь, но отступали перед яростью огня. Два часа спустя им все же удалось справиться с пламенем. От особняка остались только стены, покрытые жирной копотью. Из ослепших окон, обрамленных потеками расплавившегося пластика, вились тонкие струйки дыма, из раззявленного, лишенного двери входа ядовитой отрыжкой вытекала черная жижа. Двое пожарных вошли внутрь. Люди напряженно всматривались в пожарище, пытаясь разглядеть, что происходит в затянутом чадом нутре дома. Вскоре пожарные вышли и остановились у крыльца.

Толпа понемногу редела, зеваки расходились по своим делам. Как-то незаметно ускользнули девушки из салона красоты, разбрелись клерки из мелких офисов, уехали две пожарные машины. Мирра Яковлевна уселась в свой джип, нервно курила, без конца с кем-то созванивалась. Работники клиники топтались возле дома, тихо переговаривались, словно не решались расстаться. Сергей тоже не торопился уходить.

Через полчаса подъехала милицейская машина, вслед за нею – невзрачная старенькая «газель».

– Ох! – в наступившей вдруг тишине громко произнесла выбравшаяся из джипа хозяйка салона. – Труповозка приехала!

Некоторое время спустя опергруппа закончила свою работу, и двое мужчин вытащили из дома носилки. Тоненько взвизгнула и лишилась чувств хорошенькая блондинка, ее успел подхватить мужчина в черном пальто. Остальные молча смотрели на то, что работники морга, не удосужившись даже прикрыть, споро запихивали в «газель». В этом обугленном, жалко скрюченном трупе невозможно было узнать доктора Силантьева.

Больше ждать было нечего. Сергей достал телефон, набрал номер друга, отрывисто проговорил:

– Володь, скоро буду.

– Ага, давай. Мы в восемнадцатом, чаи гоняем, – ответил Вовка.

Сергей развернулся и поехал обратно в Пушкинский РОВД. В душе поднималась горькая злоба. Он сомневался, что пожар случился из-за неосторожности ученого. Уж больно вовремя была уничтожена лаборатория. Вместе с Силантьевым погибла и надежда узнать, что за твари преследуют его и Дашку.

Он вернулся в отделение, прошел в восемнадцатый кабинет. В маленьком помещении пахло пылью и яблоками. Вовка сидел за столом, попивая ароматизированный чай, и грыз сушки. Напротив него пристроилась русоволосая девушка в милицейской форме с сержантскими погонами. Отвернувшись, она внимательно смотрела в окно, так что Сергею виден был лишь ее профиль.

– А где Дашка? – тут же спросил он.

– Во дает! – захохотал друг. – Вот же она!

Девушка обернулась, и Сергей с изумлением понял, что это его сестра. Форма изменила ее почти до неузнаваемости: Даша выглядела в ней строже и как будто старше.

– Я подумал, что даже паранойя должна быть логичной, – фыркнул Вовка. – Раз ты поменял машину и сотовый, надо и внешность Дашки изменить, чтобы уж точно не засекли.

– Правильно, – одобрил Сергей. – Даш, дай мне твой сотовый.

– Зачем? – нахмурилась сестра.

– Пожалуйста. – В голосе Сергея звучал металл.

Девушка неохотно протянула брату трубку. Вовка раскрыл старенький сейф:

– Давай сюда, Серега. Твой тоже тут лежит. Пока поваляются, а завтра я их пристрою в машину опергруппы, и тогда ищи-свищи… Наружка ваша замучается по городу мотаться.

– Ты купишь мне новый телефон? – не поняла Даша.

Сергей вздохнул, понимая, что сейчас причинит ей боль. Ему очень не хотелось быть жестоким с сестрой, но он не видел другого выхода.

– Нет, Даша. У тебя пока не будет мобильного.

Девушка прикусила губу, сдерживая слезы. В больших серых глазах застыла такая безысходная тоска, такое отчаяние, что мужчины наперебой принялись утешать ее:

– Дашутка, ну ты что? Это ж ненадолго!

– Даша, пойми, это для твоей же пользы…

Губы девушки задрожали, в глазах появились слезы.

– Так, хватит! – гаркнул Сергей, чувствуя себя чудовищем. – Речь идет о твоей жизни! Может быть, за тобой маньяк охотится. Я не могу рисковать! Одевайся и идем.

Вовка галантно подал Даше форменную шинель. Серая одежина была великовата, отчего девушка выглядела особенно несчастной и беззащитной. Нахлобучив милицейскую шапку, она молча шагнула к выходу. У Сергея сжалось сердце.

– Здесь ее одежда, – буркнул Вовка, передавая другу спортивную сумку. – Вы идите, я сейчас.

Сергей вывел сестру, усадил в машину на заднее сиденье. Вскоре прибежал Вовка, плюхнулся вперед, с довольным видом помахал каким-то листком:

– Вот фоторобот маньяка нашего.

С отпечатанной на принтере картинки смотрел молодой мужчина. Прямой взгляд с недобрым прищуром, кривоватый нос, тонкие губы и твердый подбородок. «Среднего роста, худощавый, волосы и брови белые. Был одет в кожаную куртку черного цвета, джинсы и высокие ботинки», – гласила подпись внизу.

– Дашутка, глянь, может, узнаешь, – сказал Вовка.

Девушка взяла портрет, взглянула, тихо произнесла:

– Очень похож на Ивана Таркова.

Из истории рода делла Торре

Милан, 1185 год от Рождества Христова

Эта зима была холодной и слякотной. В небесах словно бы образовалось множество прорех, через которые на город падали ледяные иглы дождей. Ливни шли, не переставая, целыми неделями, а стоило им прекратиться – на землю опускался густой тяжелый туман.

Вот уже месяц миланцы не видели солнца, а лихорадка и простуда стали постоянными спутницами горожан. Зато стриксы благоденствовали: им, не боявшимся болезней, холода были нипочем, а одинокие прохожие на пустынных вечерних улицах представляли собою легкую добычу. Стражники, не желавшие надрываться на службе в такую непогоду, смотрели за улицами вполглаза, предпочитая прятаться от сырости по тавернам. Туман уютно окутывал стриксов плотным покрывалом, делая их невидимыми человеческому взгляду.