— А мне не нравится, что вы, вообще, обратили своё внимание на меня и мою сестру, но я же претензии не предъявляю, — ответила я на грубость.

— Нет, претензий не было. Когда бы ты мне их предъявляла? Когда в образе мужика могилы копала, или изображая сестру, себя же хоронила?

— Мы Лестру хоронили, — призналась я, — вернее, её вещи. Чтобы могилка была.

— Знаю, — недовольно ответил вард, — я похоронил твою сестру этим утром рядом с родителями на вашем дворе. Остальные могилы зарыл. Они вам не нужны.

— Вы похоронили Лестру! — услышав такие новости, я остановилась и посмотрела на него снизу вверх. Вард был настолько высок, что я макушкой головы едва доставала ему до плеча. — Спасибо, — искренне поблагодарила я.

— Она твоя сестра, значит, и мне не чужая. Жалко девушку. Молоденькая такая.

Чего дома не сиделось, дурёхе.

— Счастья хотела. Замуж. Чтобы будущее было, — прошептала я.

— А ты что не хотела? Что же с ней не пошла? — задал вопрос Вульфрик, на который я совсем не хотела отвечать.

— Эмбер, — вздохнула я, — она бы не дошла.

— Жертва, — хмыкнул мужчина, бросив на меня короткий взгляд. — В тебе слишком много жертвенности. Это плохо.

Его слова меня немного смутили и чего скрывать задели за живое. Я была несогласная с таким определением. Что значит «жертва»?! Любить свою семью и заботится о ней — это что, по его мнению, пустое занятие. Как это «плохо».

— Вы считаете, что желание поддержать младшего в семье и не оставить его одного умирать — это жертвенность? — с вызовом спросила я.

Вард молчал. Мы спустились с крыльца. Он, осторожно взяв меня за руку как ребенка, повёл куда-то в сторону от домов. Там виднелись отдельно стоящие здания с высокой крышей. В моей душе клокотала обида. Возмущение нарастало.

А как я должна была ещё поступить, рискнуть жизнью младшей сестры, ради сомнительного светлого будущего Лестры. Она и дня без нас не прожила. Как ни горько мне было это принять. Но это правда. Лестра рискнула и проиграла.

— Я самый старший из братьев, — услышала я от Вульфрика спустя минуту тишины. — Если бы я всё время жертвовал собой или ещё кем ради ближнего, мы бы давно уже лежали в земле под толстым покрывалом снега. Ты ведёшь себя неправильно, Томма. Да, твоя сестра больна, а у меня двое братьев не поднимались с постели первые годы жизни. Их мать сидела над ними сутками, сначала над Итаном, потом над Каилом. Знаешь, как мало детей с даром пожирателя выживают? Их единицы.

— Но у вас был отец, — начала было я.

— Я за него, — Вульфрик резко остановился. — Мы все пятеро братьев Бессон незаконнорождённые отпрыски вардов. Я всегда был и буду за старшего. Это тебе информация на будущее, и так если услышишь где. За нашими спинами много всякого говорят. Мы жили в бедности, в небольшом харае в пятнадцать домов.

Ловили рыбу, охотились на зверьё. Собирали ягоды, грибы, коренья, да всё, что можно сожрать. Тяжело, знаешь ли, прокормить пять растущих пацанов.

Матушка, бывало, рыдала над казанком.

— И как твоя мама справилась? — его признания меня смутили.

— Моя никак не справилась. — негромко ответил Вульфрик. — Она умерла во время родов. Младенец ушёл вслед за ней. Я остался один с малолетним братом на руках. Мне самому одиннадцать только исполнилось, по нашим меркам взрослый, но по факту, загнулись бы тогда с Обертоном. Но нас забрала бывшая любовница моего отца, у нее самой трое детей было. Итан и Сай мне родные по отцу. Каил рождён от другого. Матушка не побоялась прийти за нами с больными сыновьями на руках, потому как дома одних не оставишь. Обратную дорогу, я на спине тащил Итана. А Обертон мой родной братишка — Каила. Мы не были жертвами ни тогда, ни сейчас.

— Вы сравниваете меня с собой? — немного возмутилась я. — Вы мужчина.

— Это отговорки, — перебил меня Вульфрик. — Хотели бы вы все уйти на юг на себе бы Эмбер понесли. Придумали бы чего. Но вместо этого ты заняла позицию жертвы, а твоя средняя сестра поступила как эгоистка. Про Эмбер, вообще, лучше промолчу. Она сильнее и храбрее вас обеих будет.

— Вы не знаете меня, чтобы так говорить, — во мне звенела обида. — Вы старший, да?! Вы не жертвы! А можно спросить, вард, скольких братьев вы похоронили? Вы добивали хоть раз любимого человека? Вам хорошо спится? А могилы рыли в одиночку рыдая от бессилия? Я уверена, что нет, иначе вы бы тряслись над последними крупицами своей семьи. И такого бы не говорили. Всё, что у меня есть — это родительский дом и сестра. И я буду держаться за это до последнего.

— Терял ли я кого-либо? — Вульфрик странно, даже зло усмехнулся. — Терял.

Тебя! Я знаю, что такое боль потери, Томмали.

Я покачала головой.

— Нет, не знаете. Я для вас человек чужой. Так что вы ошибаетесь во всём. Мы по-разному смотрим на мир. И я не жертва.

Вульфрик снова остановился. Его взгляд стал тяжёлым и грозным.

— В чём же я ошибаюсь? В том, что ты старалась всё на себе тянуть? Ты хоть свободу сёстрам давала, или как с малышней обходилась? Лестра твоя, наверное, поэтому и ушла, что зажала ты её своей опекой. Вместе нужно было, в одной упряжке. Не по головке сестёр гладить, а требовать с них, чтобы наравне с тобой и в лес, и в огород. Ты же разбаловала их, сделал белоручками. Эмбер и рада бы вроде помогать, да ты не давала: она больна, значит, должна сидеть сиднем. Так было, Томма?

Его слова больно кольнули в сердце.

— Ненавижу, — я вырвала руку из его ладони. — Слышите, ненавижу, потому что вы бесчувственный грубиян. Ненавижу! И мне ваше мнение неинтересно.

— Томма, — в глазах мужчины разгоралось пламя, — я хочу, чтобы ты поняла, где совершила ошибку…

Я нервно засмеялась, пытаясь спрятать свою обиду и злость, да не выходило.

— Я совершила её, когда, испугавшись мертвяка, скинула иллюзию и проявила себя. Сглупила, когда позволила вам надеть свои проклятые Туманом браслеты. И я сильно сглуплю, если сегодня до заката не отрублю себе руку с этим, — я продемонстрировала брачное украшение.

Развернувшись, уверенно зашагала в сторону центральных врат.

— Дурная, — прилетело мне в спину. — Думай, прежде чем что-то сделать. Думай, прежде чем что-то сказать.

Мужчина схватил меня сзади за талию и прижал к себе, словно гора нависая.

— Хочешь знать, зачем я тебе всё это говорю, — выдохнул он мне в макушку — Сегодня я хоронил молоденькую девушку. Красивую и сияющую. Она могла бы быть чьей-то женой Матерью. Могла стать мне сестрой. Вместо этого, я закапывал её тело. И мне обидно, Томма. Обидно видеть, что ты ведёшь себя как жертва.

Пытаешься взвалить все тяготы этого мира на свои плечи и упорно тащить вперёд.