Обратная сторона медали – это то, что происходило в тылу. Проблема даже не в тех женщинах, которые «не дождались». Эта тема исчерпывающе раскрыта в прекрасном стихотворении Константина Симонова «Письмо женщине из города Вичуга». Я же хочу рассказать о тех женщинах, которые ждали, любили и за это – страдали.

Введение указа об уголовной ответственности за проведение абортов породило целый ряд трагедий. Мои тетушки Надежда Полякова и Зоя Туршу, обе, кстати, жены авиаторов, прекрасно понимали, что в условиях эвакуации и нищенского существования они не смогут поднять своих будущих детей. Попытки найти акушера, который бы рискнул сделать криминальный аборт, закончились ничем. Они родили, а уже через год эти дети, мои несостоявшиеся кузины, ушли из жизни. Больше детей у моих тетушек не было.

После отпуска домой одного летчика пришло известие о том, что его жена осуждена за криминальный аборт. Оставить ребенка в тех условиях эвакуации, в которых она находилась, было равноценно тому, чтобы определить его на медленную смерть. В этих условиях женщина приняла решение сделать аборт. Кто-то донес. Ее осудили.

Были и другие проблемы. Проблемы вечные. Мама рассказывала, как однажды адъютант командующего Черноморским флотом, симпатичный веселый парень, который отоваривался спецпайками в отделе, где она в ту пору работала, предложил ей поехать на адмиральской машине в Севастополь на первый парад военных кораблей.

Мама была уже не наивной девочкой, или, как она сама часто говорила, «дурочкой с переулочка». Подумав, она отказалась от такой поездки, прекрасно понимая, что это может отразиться на ее репутации.

Тем не менее когда в 1945 году неожиданно приехал с фронта муж, то, придя к жене на квартиру, он застал там какого-то офицера.

Как рассказывала мне мама, вероятно интуитивно, она выбрала, как оказалось, самую правильную модель поведения: она не стала ни оправдываться, ни объяснять, а просто молчала.

В этой непростой ситуации меня поразило поведение отца. Он прямо спросил офицера:

«У вас есть какие-то права на мою жену?»

«Нет!» – честно ответил тот.

«Тогда проваливайте!»

Офицер поднялся и ушел. Как рассказывала мама, больше к этому вопросу отец никогда не возвращался.

Ревновал ли отец маму?

Вопрос не простой. У каждого времени свои представления о красоте. Перед войной все говорили, что Полина Полякова очень похожа на киноактрису Любовь Орлову. К тому же она была высокая, стройная и значительно выше своего мужа, который роста был явно ниже среднего.

Когда сразу после замужества она приехала в Воздвиженку и они вышли погулять, то к ним подошли местные парни, и один из них сказал отцу: «Ты больше возле нее не крутись, она с нами гулять будет». Мама растерялась и не могла представить, как будут развиваться события дальше, но при этом была абсолютная уверенность, что с Женей Поляковым она может чувствовать себя как за каменной стеной. И действительно, в руке Евгения появился пистолет. Спокойным, твердым тоном он предупредил, что уложит любого, кто сейчас или в дальнейшем встанет ему на пути. Больше по этому вопросу проблем не было.

Там же, в Воздвиженке, отец обратил внимание, что Полина играет в волейбол, в салки, ну и во все прочие игры молодежи гарнизона. Салки, как я понял, – это такая игра, где девушка убегает, а парень ее догоняет. Увидев, как какой-то летчик догнал Полинку, Женя ничего сразу не сказал, но на следующей день запретил ей играть в салки.

Однажды, уже в Румынии, когда полк куда-то должен был на время улететь, мама попросила отца, чтобы его ординарец остался ночевать в квартире, так как ей было страшно. Отец не разрешил.

Когда я пишу, что было страшно, хочу быть правильно понятым. В военных гарнизонах оккупированной Европы: в Румынии, Венгрии, Германии, Польше – женщинам было действительно страшно. Я хорошо помню, как даже в Туркмении, на территории, казалось бы, СССР, после того как в Венгрии было вырезано несколько воинских гарнизонов и погибли семьи военнослужащих, наши дома круглосуточно охраняли солдаты-автоматчики.

Сразу после войны вновь возродилась гарнизонная жизнь. Так сложилось, что Полина Александровна Полякова оказалась единственной из довоенных жен 39-го полка. В каждом военном гарнизоне усилиями политорганов создавались женсоветы, которые обычно возглавляли энергичные, политически грамотные женщины, как правило, члены партии. Работа женсоветов шла под чутким руководством политорганов и, естественно, исключительно «в правильном направлении». Тем не менее помимо женсоветов в каждом гарнизоне, стихийно, де-факто была своя «полковая дама». Это была женщина, авторитет которой был незыблем для всех. Она исполняла функции полкового священника, «полковой жилетки», в которую приходили выплакаться едва ли не все женщины гарнизона. Именно такой «полковой дамой» была моя мама. Когда молодые офицеры женились, то обязательно приходили и представляли ей своих жен. Это был неписаный, но обязательный ритуал. Представив свою жену, молодой муж уходил, а девушка почти час или больше беседовала с «полковой дамой», рассказывала о себе. На первый взгляд это был ничего не значащий треп, «женские посиделки». В действительности такая беседа имела огромный смысл. В свои 18–20 лет молодая женщина оказывалась фактически в чужом городе, в чужой стране, один на один со всеми обрушившимися на нее проблемами. В лице «полковой дамы» она обретала и старшую подругу, и мать, к которой можно было обратиться по любому вопросу. В крайнем случае можно было просто прийти и поплакать у нее на плече.

Надо сказать, что сразу же после войны политорганы, не без указания сверху, резко изменили свою позицию в отношении «аморального поведения», «внебрачных половых связей», «супружеской неверности» военнослужащих.

Опрометчивые обращения жен с жалобами на своих неверных или мало уделяющих им внимания мужей в политорганы или женсовет, что практически равноценно, нередко заканчивались тем, что они сами своими руками ломали мужьям карьеру. Толковым командирам, специалистам в своем деле отказывали в присвоении очередного воинского звания, в продвижении по службе из-за того, что у политорганов был на них компромат – жалоба собственной жены. Вот почему гарнизонная практика так высоко поднимала статус «полковой дамы», главный принцип которой был как у врача – не навреди!

С другой стороны, женское сообщество негласно отторгало и не принимало в свой круг вчерашних ППЖ. Между ними, вынесшими муки эвакуации, и теми, кто «уводил их мужей», навсегда осталась непреодолимая пропасть. Вчерашние ППЖ, даже будучи женами высшего комсостава, по сути, оставались гарнизонными изгоями.

Когда тридцать лет спустя ветераны полка и их жены стали приезжать к нам в Марьино, было интересно наблюдать за тем, как эти женщины, уже сами ставшие бабушками, подходили к моей маме, словно она по-прежнему оставалась их «полковой дамой». Где-нибудь в укромном уголке нашего сада они все так же «выплакивались ей в жилетку», жалуясь на своих уже седовласых мужей, выросших детей, а мама все так же молча слушала и давала им выговориться…