Тем не менее за участие в Будапештской операции полк был награжден орденом Александра Невского.

После Венгрии была Австрия. Вновь напряженная боевая работа.

2 апреля 1945 года в городе Грац разведчики обнаружили до сорока железнодорожных составов, о чем тут же доложили по радио. Уже через час полк «Бостонов» произвел налет и уничтожил все эшелоны.

Я приведу описание только одного боевого вылета на разведку той поры, сохранившееся в семейном архиве Владимира Тарасова:

«В апреле, не помню какого числа, нам дали задание произвести разведку в районе восточнее Грац. Погода стояла плохая. Облачность высотой 150–200 метров, а кое-где и ниже. Видимость 9—10 баллов. Майор Титов (начальник разведки) предупредил нас, что в случае ухудшения погоды лучше возвратиться домой. В порядке информации добавил, что ни один самолет из нашей армии разведки не производил из-за плохих метеоусловий.

Ведомым у меня был младший лейтенант Гришаенко. Полк в это время стоял в Винер-Нойштадте.

Прокладывать маршрут напрямую не было смысла, так как вершины гор закрыты облаками. Решили лететь по долине на Шапрон, этим мы, правда, удлиняем маршрут. Долетели до Сомбателя на высоте 50 метров и за городом попали в полосу сплошного дождя. Самолет на расстоянии двадцати метров еле-еле различается. На мой запрос по радио Гришаенко ответил, что слышит хорошо. «Подойди ближе», – передал я. Ведомый подошел на расстояние пять метров, и мы продолжили полет. Линия фронта находилась рядом, а лететь становилось труднее и труднее, тем более на такой высоте. Я начал выходить из дождя на восток, и вскоре мы из него вышли.

Как же выполнить задание? Вот вопрос, который волновал меня и моего ведомого. Два раза я проходил на юг и на север около полосы дождя, но разрывов нигде не было.

Тогда я передал по радио ведомому о том, что мы попытаемся пробится еще раз. Гришаенко согласился. Найдя менее темное место, я вошел в дождь. Если через три минуты полета мы не выйдем из дождя – придется возвращаться, так как через пять минут начнется возвышенность и можно разбиться. Ведомый все это время шел сзади на расстоянии пяти метров. Эти три минуты показались вечностью, но вот впереди стало светлеть, и мы выскочили из дождя. Примерно на расстоянии трех километров уже начиналась возвышенность. В районе разведки погода была хорошая. Облачность – 5–6 баллов. Линию фронта прошли в дожде. Я быстро начал набирать высоту и из-за облаков повел разведку. Задание было выполнено успешно. Возвратились домой таким же путем, постепенно снижаясь до полосы дождя. На большой скорости мы этот район прошли быстрее. Вышли из дождя на высоте 80 метров, снизились до высоты 50 метров и по долине вернулись на свой аэродром.

Все были удивлены тем, что мы привезли разведданные. Ведь в этот день все самолеты возвращались с разведки обратно ни с чем» [7, с. 9—10].

В моем домашнем альбоме сохранилось множество фотографий Вены мая 1945 года. Уже в Австрии, по рассказам отца, вновь довелось драться с американцами. Немецкие части старались уйти через Дунай в, так сказать, будущую американскую зону, а наши бомбардировщики их бомбилим, на помощь немцам пришли американские истребители.

Вот что писал об этих событиях Николай Самусенко: «Американцы, поняв, что Чехословакия скоро будет освобождена нами, принялись усердно бомбить Братиславу и Комарно. К опасности встречи с немецкими истребителями добавилась опасность встречи с союзниками».

Проводивший разведку экипаж Дубовицкий– Литвинов – Семичев был атакован четверкой «Мустангов». Еле отбились. Когда вернулись на аэродром, их встречал чуть ли не весь полк.

«Что нас столько людей встречает? Только оркестра и не хватает?» – удивился летчик.

«А может, я шуму наделал, – пояснил стрелок. – Я передал, что мы ведем бой с американцами» [97, с. 213].

Завершая рассказ о боевых действиях полка, мне хочется отдельно рассказать о людях, которые сами о себе в шутку говорили: «Руки в масле, нос в тавоте, но зато в воздушном флоте». Авиатехники, авиамеханики, авиамотористы, прибористы, оружейники, радиотелеграфисты, фотометристы…

Николай Курукалов написал мне о том, что его отец однажды с болью сказал о том, что начиная с Пинска у него было семь экипажей! Все они – погибли!

Мой отец как-то привел такое сравнение: полк – это как корабль, где все вместе, каждый по своему, но делают все одно общее дело.

Вот как описывал свою первую встречу со своим механиком Владимир Тарасов:

«6 января 1944 года гвардии старший лейтенант Павлов выстроил эскадрилью и произвел разбивку экипажей. Моего механика в строю не оказалось.

«Он, наверное, работает на самолете», – сказал техник звена.

Точно, через две минуты бежит мой механик. Мои глаза пытливо всматриваются. Вид у него довольно невзрачный. В старой замасленной шинельке, с перевязанной щекой, под носом мокро. Да и еще своим опозданием в строй он произвел на меня неприятное впечатление.

После построения механик, как положено по уставу, подошел и представился: Иван Тарасович Петрачков, механик самолета № 6.

«Очень приятно. Владимир Андреевич Тарасов».

Так состоялось наше знакомство. Его задушевный голос и желание скорее показать нашу машину рассеяли мои первоначальные впечатления. В дальнейшем своей честностью и упорством в работе он завоевал полное мое доверие» [7, с. 3].

«Моя уверенность в нем была так велика, что я летал, не делая предполетного осмотра, хотя раньше всегда его производил. За 120 боевых вылетов и около 80 тренировочных полетов матчасть не имела ни одного отказа. Одно время ему приходилось обслуживать сразу два самолета. При обнаружении дефекта он мог проработать всю ночь, а наутро сияющий доложит: «Товарищ лейтенант, машина готова к вылету» [7, с. 9].

Примечательно, что уже в самом первом награждении наиболее отличившихся авиаторов полка были имена авиатехников.

В наградных листах технического персонала, написанных еще по итогам боев под Москвой, при выделении тех или иных заслуг авиационных специалистов упор делался прежде всего на смекалку, на добросовестную работу:

«Авиамеханик Коршунов довел время подвески авиабомб до двадцати шести минут».

«Техник по вооружению Купинский достиг подготовки самолета до пятнадцати минут».

После трех сбитых в одном вылете мессеров не только весь экипаж был сразу же награжден именными часами, но их получил и техник по вооружению Купинский, который обслуживал «счастливый пулемет».

«Техник эскадрильи Соколов обслужил в боях под Москвой 209 самолето-вылетов».

«Воентехник Климов подвесил 80 тысяч килограмм бомб» [21, 22, 23]. В таком же ключе писались наградные листы и в 1943, 1944, 1945 годах.

Специфика разведывательного полка потребовала появления специалистов совершенно уникальных профессий. В это трудно поверить, но фактически при 39-м орап действовала своя киностудия документальных фильмов. Да, именно фильмов, потому что многие разведывательные полеты в 1944–1945 годах фиксировались на кинопленку. Все это надо было проявить, монтировать, а уже потом дешифровать. Однажды, выполнив задание по киносъемке аэродрома противника, в ходе которого экипаж едва не погиб, уже после возвращения на свой аэродром становилось известно, что вся пленка оказалась бракованной, и опасный полет приходилось повторять уже другому экипажу.