Я верила ему, потому что мне так хотелось верить, пусть Найджел говорил, что я сумасшедшая. У его родных было больше возможностей. Его родители, выйдя на пенсию, выгодно продали семейную ферму. Найджел полагал, что у них должно быть достаточно денег, чтобы заплатить выкуп. О том, что выкуп за него, но не за меня, он не упоминал. В наш последний разговор с мамой я пыталась внушить ей, чтобы она не думала продавать ничего из нашего скудного имущества.

– Не знаю, как вы там пытаетесь собрать деньги, – говорила я, – но делать этого не нужно. Ничего не продавайте.

Не то чтобы я надеялась на помощь государства, однако я всерьез надеялась, что нашим тюремщикам надоест без толку возиться с нами и они нас освободят. Отношение к нам было, в общем, сносное. Они не морили нас голодом, не разлучали. Я по-прежнему верила, что ожидание – это лучшая стратегия.

Невесту Джамала, которая жила в Могадишо, звали Хамди. Ее Джамалу выбрала мать. Накануне Рамадана две семьи праздновали обручение. Джамал тогда отсутствовал пару дней и вернулся коротко стриженный и с глупой улыбкой на лице.

– Как Хамди? – спросила я.

– Ах, – ответил он, пытаясь проглотить свою улыбку, – такая красивая!

Когда настал праздник Ийд, Джамалу позволили отправить невесте подарки. Он купил ей новый хиджаб и шоколадку – взрослый поступок для подростка, который, по его собственному признанию, впервые заговорил с незнакомой женщиной два месяца назад.

– Женщины, они до-ро-ги-е, – заявил он, гордый тем, что смог произнести это слово. Он знал, что это нас повеселит.

Теперь Джамал грезил о предстоящей свадьбе. Ему хотелось, чтобы будущее наступило скорее. Он рассказывал, что свадьба будет скромная, потому что большие собрания в Могадишо привлекают внимание эфиопских солдат. А я не сомневалась, что, будь его воля, он пригласил бы весь город. Но их семьи не хотели рисковать. И Джамал не настаивал. Ему просто нужна Хамди.

Мы с Найджелом искали повод, чтобы лишний раз произнести ее имя и увидеть, как эмоции играют на лице влюбленного. Он отчаянно хотел слышать это имя, но произнести его стеснялся. Часто, отправляясь на рынок за едой, он забывал купить булочки, похожие на хот-доги, которые составляли основу нашего рациона.

– Ах, Хамди… – театрально вздыхали мы, когда Джамал возвращался без хлеба. Мы изображали, как он бродит по рынку, рассеянно почесывая лоб. Он смеялся.

Порой, глядя сквозь решетку на тот кусочек внешнего мира, который был виден из окна, я пыталась представить себе Хамди. Высокая она, худая или полная? Робкая или смелая? Со страхом или с нетерпением она ждет своего будущего? Интересно, хорошо ли ее знает Джамал. Любит ли он ее или просто взволнован предвкушением любви? Он никогда не признавался, но я догадывалась, что мысли о Хамди помогают ему скрасить долгие дни в нашем доме.

Как-то раз Джамал обнаружил каталог учебных заведений, который принес нам Дональд, – тот самый, предназначенный для малазийцев, желающих обучаться в Великобритании. На каждой странице были фотографии студентов, одетых по моде девяностых годов, с книгами идущих по дорожкам среди зеленых газонов и готических каменных зданий. Джамал листал страницы, увлеченно рассматривая фотографии. Потом показал мне одну – на ней студенты сидели у пруда, где плавают два лебедя, – и спросил:

– Это похоже на Канаду?

– Да, похоже, но этот каталог посвящен британским университетам.

Я сидела у себя на матрасе, Найджел тихо стоял у окна, уткнувшись в Коран. Джамал, наморщив лоб, провел пальцем по строчке, будто читал.

– Я слышал, – сказал он, – что Канада красивее Британии. Потому что Британия, Лондон… – Он указал пальцем на стены и потолок в комнате.

– Бетон? – догадалась я.

– Да, бетон. В Лондоне бетон, – ухватился он за мою подсказку.

– Лондон очень красивый, Джамал, – сказала я. – Тебе бы понравилось. Там старые здания, там много мусульман.

– Но это не мусульманская страна, – возразил он после секундного размышления, назидательно поднимая палец. – Лучше жить в мусульманской стране.

Я знала, что мне положено согласиться – сказать, что да, мол, конечно, лучше, но поскольку это был Джамал, а не кто-то другой, я промолчала.

С тоски я и Найджел погрузились в рутину. Мы жили как семья из двух человек. Каждый имел свои обязанности. Я разливала чай, Найджел стирал одежду. Посуду мы мыли по очереди. У нас были две алюминиевые миски и одна ложка на двоих. Из своей однообразной еды мы составляли меню – иногда ели на первое хлеб, а на второе рыбные консервы, а иногда наоборот. Большой квадратный кусок коричневого линолеума служил нам столом. Если нам приносили что-то еще – например, папайю и лук, – то я прямым концом ложки крошила все на куски, а Найджел, как шеф в телевизионном кулинарном шоу, перемешивал, готовя свой знаменитый во всем мире фирменный салат из тунца. Иногда Джамал приносил нам несколько вялых листиков салата, и тогда я, как заправская официантка, радостно объявляла блюдо дня – салат из тунца на листьях салата!

Утром мы поправляли матрасы и рассказывали, что нам приснилось ночью. Я видела яркие сны о старых друзьях, которых не встречала уже много лет. Часто мне снилась Рианна, моя лучшая школьная подруга, и родственники – бабушка с дедушкой, кузены, тетки. Во сне я всегда была свободна, но потом, прямо во сне, понимала, что это только сон.

Мы разговаривали с небывалой откровенностью. Я рассказывала Найджелу о том, какой шок и ярость испытала, когда выяснилось, что он женат, как была огорчена. Он рассказал мне, как разводился, чувствуя, что страшно виноват перед всеми. Я узнала, что его подругу в Шотландии зовут Эрика, что она работает поваром и у нее есть собака. Эрика очень хороший человек, и он по ней скучает. И какой он идиот, что бросил ее, помчавшись сломя голову в Африку.

Мы обсудили вопрос денег. Я сказала, что мои родители, если скинутся, наберут около пятидесяти тысяч долларов. Найджел сказал, что у его родителей есть больше.

Каждый вечер, ложась спать, я говорила ему:

– Ну вот, мы стали на один день ближе к свободе.

Однажды утром, на третьей неделе октября, к нам в комнату ворвались мальчики – Абдулла, Мохаммед, Яхья-младший и Хассам. Мы завтракали на полу. Когда они вбежали, мы задергались.

– Вставайте, – велел Хассам.

– А что случилось? – спросила я.

– Вставайте, – резко повторил он.

Я заметила, что все, кроме него, вооружены. Мы вскочили. Меня била дрожь. Абдулла и Мохаммед начали перетряхивать наши вещи – перевернули матрасы, вывернули на пол пакеты, будто что-то искали. Но что? Помимо самодельной игры в нарды, которая лежала запрятанная в одной из книг, у нас не было ничего запрещенного. Да и то – если они ее найдут, то вряд ли поймут ее назначение.

Пока Хассам стоял и хмуро глядел на нас, остальные стали выносить наши пожитки – мой рюкзак, фотосумку Найджела, наши блокноты, ручки, туалетные принадлежности и одежду. Все исчезло. Затем Яхья взял за угол матрас Найджела и потащил его к выходу.