Леокадия стояла в дверях и ждала, пока Чарити придет в себя. Принцесса улыбалась, как всегда, она, как всегда, была мила, ее платье, как всегда, казалось прекрасно — и не белого цвета, а глубокого синего, королевского. Чарити еще раз горестно вздохнула. Нет. Никакой зависти.

Узкий коридор привел их в просторный вестибюль, на полу которого была выложена мозаика, где причудливый геометрический узор из свастик, меандров и лоз окружал чайку Домингосов. Стройные колонны темного мрамора поддерживали кессонированный потолок, где в каждом кессоне блестели золотые звезды, создавая точный и почти неотличимый от настоящего образ звездного неба. Чарити покорно проследовала за Леокадией в следующее помещение — и замерла, пораженная в самое сердце: это был тот самый атриум, что она столько раз видела во сне. Только вот бассейн в центре дворика оказался пуст, вода не журчала. Чарити подошла к той самой скамейке и прикоснулась к теплому мрамору. Лучи вечернего солнца пробирались сюда и согревали гладкий камень. Из окна не было видно моря, лишь виноградники и чаша долины, но все равно девушка узнала это место. Чарити вздрогнула, когда Леокадия подошла и села на скамейку.

— Если хочешь, мы можем осмотреть остальной дом: зал приемов, спальни, но атриум — самая красивая часть виллы Домина.

Чарити помедлила и тоже опустилась на скамью.

— Я бы не отказалась отдохнуть. Дорога в гору была нелегкой.

— Но ведь это того стоит?

— Несомненно. Это самое удивительное место, что я видела. Помпеи… может быть, там и целый город, но здесь дом сохранился так, словно в нем еще вчера жили.

— Не так уж давно тут жили. — Леокадия сморщила точеный носик, вспоминая. — Кажется, брат нашего деда удалился сюда от мира и предался простым радостям виноградарства. Конечно, во времена Домина здесь было все совсем по-другому, полно жизни…

— Я не успела еще в подробностях изучить историю Домингосов…

— Придется изучить, — пожала плечами Леокадия. — Обязанность матери принцев и принцесс — рассказать им об истории семьи и острова.

— Приложу все усилия, — вежливо ответила Чарити, хотя на языке вертелось совсем другое. — А сейчас не расскажешь ли мне о Флавии Вероне Домине?

— Это случилось вскорости после смерти Марка Аврелия. Домин вышел в отставку, он был командиром легиона в Испании и получил этот остров как награду за долгую и верную службу. Он был уже немолод, неженат и бездетен, поэтому маленький отдаленный остров вполне подходил для него: спокойная старость, радости простой деревенской жизни…

— Я бы не сказала, что этот дом так уж незатейлив.

— У римлян было совсем иное представление о роскоши, знаешь ли.

— Я знаю. Я многое знаю о римлянах, хотя выросла вовсе не в Италии.

— А тебя не считали синим чулком в Англии?

— Считали, но мое несметное богатство это компенсирует, — пожала плечами Чарити.

— Надо думать, — Леокадия поправила волосы. — Богатство многое компенсирует.

— Как и принадлежность к королевской семье. — Чарити спокойно встретила испытующий взгляд темных глаз принцессы и без особого труда заставила Леокадию отвести взгляд первой.

— Ты становишься более откровенной, леди Эверетт.

— Просто я начинаю понимать, что мои британские понятия о вежливости здесь воспринимаются как слабость и, иногда и некоторыми, как глупость.

— Может быть, у тебя и получится стать королевой.

— Супругой короля, — уточнила Чарити. — Королева правит. Супруга короля — лишь его помощница.

— Какие у тебя забавные представления о месте женщины в этом мире. — Леокадия аккуратно сцепила руки на колене.

— Я не берусь говорить за всех женщин. Судьба распорядилась, что мое место именно таково. — Чарити рассеянно огляделась вокруг. — Но как же Домин смог стать родоначальником целой династии, если он был стар, не женат и бездетен?

Ее маленькая хитрость удалась.

— О, тут очень романтическая история. — Леокадия встала. — Пойдем, прогуляемся по виноградникам, пока не стемнело. Или… Постой, сначала я должна показать тебе комнаты хозяйки.

Чарити пожала плечами: значит, хозяйка была, и это очень романтическая история.

В комнате хозяйки все оказалось совершенно другим, чем в остальном доме. Мозаика на полу не изображала, вопреки обычаю, одно из женских божеств римлян. Там были те же меандры и лозы, но в центре парил белый голубь. Росписи на стенах прекрасно сохранились и тоже разительно отличались от идеальных пейзажей, изображений статуй и архитектурных деталей, использованных в других помещениях. Здесь была лишь виноградная лоза, извивающаяся и скрещивающаяся, куполом сходящаяся на потолке, здесь оштукатуренном, а не кессонированном, а в центре… Там находилось изображение Бога. Христа с рукой, поднятой в благословляющем жесте. Чарити немного читала о ранних христианах, поэтому сразу же узнала изображение.

— Она была христианкой! — почти прошептала Чарити, благоговейно оглядывая комнату.

— Да.

— Но как такое могло получиться? Тогда христиан подвергали гонениям, и чем ближе к центру Империи, тем сильнее.

— Видимо, наш остров оказался надежным убежищем.

— Но Домин же не мог быть христианином, он командовал легионом!

— О, ну тут и начинается романтическая история. После смерти Марка Аврелия императором стал Коммод, начались беспорядки, Фасинадо, который тогда назывался просто и незатейливо — Портом, как-то оказался предоставлен сам себе, или скорее Домин устроил так, чтобы об острове позабыли. Так что жизнь здесь текла мирно и по-деревенски. И тут, в один из нередких у нас зимой штормов, о скалы недалеко от Порта разбился корабль. Спаслись только молодая женщина и старик. Они плыли из Александрии на Лаодикийский собор, тот самый, где решился вопрос о дне празднования Пасхи. Но не доплыли. Этот старик был пресвитер Пантен, а она — Смирна, его родственница. В общем, Домин подобрал их, поселил в своем доме, и, естественно, влюбился в Смирну. Она была вдовой двадцати пяти лет, ревностная христианка, образованная женщина, помогавшая своему родственнику Пантену создавать Александрийскую богословскую школу. Домину к тому времени исполнилось пятьдесят, он всю жизнь провел в боях и не верил ни во что: ни в Бога, ни в Темные Силы. Ему, в общем-то, было наплевать на все, кроме виноградников и рыбалки. Пантен спешил вернуться в Александрию, там его ждала школа, кроме этого, он намеревался отправиться с миссионерским походом на Восток, крестить язычников.

Чарити слушала, стараясь даже не дышать, Леокадия оказалась хорошим рассказчиком, события почти двухтысячелетней давности вставали перед глазами, словно происходили сейчас.

— Смирна пыталась донести до Домина свет истинной веры, но тот был равнодушен к философским материям, зато красота молодой вдовы, неяркая, но благородная, тронула сердце старого солдата. Когда в гавань пришел корабль, направляющийся в Александрию, Домин решился: он попросил Смирну стать хозяйкой его дома, матроной и женой. Она сказала, что может принадлежать только христианину. Он тут же согласился на крещение, но Смирна все равно его отвергла. Она понимала, что Домин готов на все, чтобы заполучить ее, но огня веры в нем нет. Корабль должен был отплыть с утренним отливом, а Смирна все еще отвергала жениха. Домин пошел на отчаянные меры, потому как не знал других. Ночью он вошел к Смирне, но она сказала, что скорее умрет, чем согрешит. Домин видел свой меч, приставленный к ее горлу — и рукоять упиралась в угол ложа… Женщина готова была умереть, но не предать свою веру. Он уже собирался отказаться от своего намерения сделать Смирну своей женой, но тут она сказала то, что все изменило.