Я иду в новый день и несу за собою шум,

За спиной моей — топот толпы неудач.

Помимо тоски, да набитых обидою сум,

Я несу за собой плач.

Кого Бог поцелует, того и колотят по темени.

То ли лезть на рожон, то ли лучше залечь на дно.

Уверяют, что счастье приходит со временем,

Да вот время пришло одно.

Пустота в груди,

И перепутаны пути,

И закрыты все двери.

Сердце воет пусть,

Но если завтра я проснусь,

Значит, Бог в меня верит…1

Когда последняя нота оказалась спета, я с опаской скосила взгляд на Хана. Однако в его глазах не читалось разочарования или усмешки. Он смотрел на меня так, как будто я только что не песню исполнила, а по меньшей мере изобрела новый вид искусства.

— Кто тебе сказал, что твой голос не красив или не благозвучен? — единственное, что смог вымолвить он, — Кара, ты поешь прекрасно.

— Спасибо, — тихо пробормотала я, смутившись от неожиданной похвалы, — Я люблю петь, но моему голосу не все подходит, поэтому одни песни у меня выходят неплохо, а от других птицы замертво падают, едва слышат.

Такое признание повеселило мужчину. Улыбнувшись, он спросил:

— Расскажешь о чем эта песня?

Я пожала плечами, и склонив голову набок, попыталась объяснить:

— Эта песня о тяжелом пути к свету сквозь мрак. О том, что просыпаясь каждое утро, мы должны понимать, что это не просто так. Значит мы еще зачем-то нужны этому миру, и боги верят в нас.

— Жаль, что такой песни нет на монгольском языке… Возможно она бы стала просто подарком для многих в тяжелый момент, — отметил Хан.

— Кстати о подарках, — вспомнила я, — Не уверена, что раньше ты использовал подобное, но я подумала, что тебе должно понравиться.

Откинув подол дээла, я отвязала припрятанный подарок и протянула его Хану.

Он перевел удивленный взгляд на мешочек и спросил:

— Ты что, прятала его там всю дорогу?

— Это не важно, — с лукавой улыбкой бросила я.

Потянув за тесемки, Хан развязал слабый узелок и запустил пальцы в мешочек. Когда он вытянул на свет трубку, с его губ сорвалось:

— Как ты нашла ее…

Покрутив трубку в руках, он осмотрел ее со всех сторон и даже понюхал.

— Этого не может быть… — пораженно выпалил он, — Эту трубку у меня украли год назад.

ГЛАВА 24

— Откуда она у тебя? — глядя на меня расширенными глазами, спросил он.

Я растерянно пожала плечами.

— Купила сегодня на базаре у одной торгашки.

Хан нахмурился.

— Погоди, что значит купила? У тебя же не было при себе денег.

— Я отдала взамен свою заколку с бирюзой, — призналась я, — Хотела сделать тебе какой-то подарок на память. Чтобы ты не забывал обо мне…

Еще раз взглянув на трубку, он огорченно покачал головой.

— Еще ничего не решено, но ты уже как будто прощаешься со мной.

— Я не знаю, что будет дальше. И не знаю в какой момент мы можем расстаться навсегда… Поэтому хочу чтобы при худшем раскладе у тебя осталось хоть что-то, что напомнит обо мне. Прости, если расстроила.

В воздухе повисло напряженное молчание. Но вскоре Хан первым нарушил тишину:

— Эту трубку мне подарила сестра, в день, когда я стал кааном. Но через некоторое время кто-то выкрал ее во время пира. И вот, теперь ты нашла ее… Удивительно.

Хан достал из коробка щепоть табака и уложив его в трубку, протянул ее мне.

— Поможешь?

Я натянуто улыбнулась и прикоснувшись пальцем к табаку, подожгла его.

Сделав несколько глубоких затяжек, он выпустил в небо дым и взял меня за руку.

— Спасибо… Теперь эта вещь важна для меня вдвойне, потому что будет напоминать и о тебе и о Солонго. Но я не хочу чтобы от вас обеих у меня осталась лишь память.

Я не нашлась, что на это ответить, и тогда он предложил:

— Может быть пора уже все рассказать?

Он был прав. Тянуть больше некуда.

— Давай пройдемся, не хочу чтобы кто-то нас подслушал.

Хан молча поднялся и подал мне руку.

Отойдя от лагеря мы двинулись вдоль подножья горы, и я скрепя сердце, начала свой рассказ:

— Я попала в твой улус из двадцать первого века…

По началу было тяжело, и я долго подбирала слова, чтобы как можно понятнее объяснить все, что происходило с нами в моем времени. Но нужно отдать должное Хану, он ни разу не перебил меня, лишь изредка задавая вопросы когда я специально для этого делала паузу.

Когда история подошла к концу и я дошла до той части, где нас обоих затянуло во временной портал, он снова раскурил табак и затянулся до хриплого кашля, держа трубку дрожащими пальцами.

— Выходит, что все повторяется… — первое, что сказал он, когда я замолкла, — Но ты же не хочешь сказать, что Солонго погибнет и в этот раз?

— Не знаю, — честно призналась я, — Но мы должны сделать все, чтобы этого не допустить. Потому я и прошу чтобы ты принял ее выбор и позволил провести свою жизнь с тем кого она любит.

— Может попробовать обратиться к хозяевам стихий за помощью? Ты же можешь это.

— Могу. Но помогать они не станут. Великие духи не вмешиваются в судьбы людей, — разочаровала его я, — Так что придется справляться самим и лишь немного надеяться на уробороса. Хотя от этого змея чего угодно ожидать можно.

— Ты понимаешь, что любая наша ошибка может привести к тому, что тысячи людей погибнут от моей руки? — задумчиво спросил он.

Я вздохнула.

— Понимаю. Но нам не остается ничего иного, как действовать на ощупь. Самое главное сейчас — найти Солонго. А там уже будем разбираться по ситуации.

— Солнце встает, — отметил Хан, глядя как из-за горы поднимается оранжевое зарево, — Нужно возвращаться в лагерь и хоть немного отдохнуть. Подумаем обо всем завтра.

— Слушай, а я что-то не пойму… Мы сейчас с какой стороны горы находимся?

Хан тоже стал оглядываться по сторонам, пытаясь понять в какой стороне лагерь. Оказалось, мы настолько были погружены в разговор все это время, что даже не замечали куда идем.

— Судя по всему, нам туда, — он указал рукой в обратном направлении, — Но я что-то не помню, чтобы мы проходили тот дуб.

И действительно, огромное рассохшееся дерево было трудно не заметить.

— Вон, гляди! — я кивнула на каменистую дорожку, обрамленную кустами можжевельника, — Кажется мы пришли оттуда.

Я первой шагнула на узкую тропу, и Хану не оставалось