всем улусе, и мой верный товарищ. Мунх, это Кара, пожалуйста не кусай ее и не сбрасывай, она нам еще понадобится.

Я с опаской взглянула на черного как смоль жеребца, и после слов Хана он показался мне даже устрашающим.

— Мне не нравится как он на меня смотрит, — хмуро проворчала я.

Хан тихо усмехнулся, заметив как мы с конем переглядываемся.

— Я пошутил, Кара. Мунх смирный жеребец, и к тому же очень сильно любит девушек. Тот еще дамский угодник. Короче, тебя он не тронет, не переживай.

В подтверждение его слов, конь зафыркал и уткнулся мне головой в живот, намекая на почесушки.

Осторожно запустив пальцы в гриву на шее, я послушно выдала Мунху порцию ожидаемой ласки.

— Ну, все. Хватит миловаться.

Хан подхватил коня под уздцы и выведя его за ворота, вскочил в седло и подал руку мне.

Втягивая меня на спину Мунха, он напутствовал:

— В этот раз поедешь позади меня, в долгой дороге тебе будет неудобно спереди. Держись крепко за мою спину, если начнешь засыпать, говори, я тебя пересажу. И да, седло узкое, поэтому я приладил под него кожаный доспех и овечью шкуру, чтобы мы оба поместились. Следи, чтобы не начали соскальзывать, если что, не молчи, поняла?

Неуклюже плюхнувшись пятой точкой на импровизированное седло, я слегка поерзала, выискивая максимально удобное положение, и отчиталась:

— Все поняла. Не спать и не свалиться.

— Умница, — похвалил Хан, и мы наконец сдвинулись с места.

Выезжая за пределы улуса, я вдруг поняла, что покидаю его навсегда. Где-то глубоко внутри поселилось предчувствие того, что мое путешествие подходит к концу.

И надо думать, что я должна радоваться этому чувству, однако вместо эйфории я испытывала лишь страх и горечь предстоящей потери.

Мне не место в его мире, а ему в моем… И вряд ли это можно как-то изменить.

Первые несколько часов дороги прошли вполне сносно. Но когда мы обогнали войско, я начала ловить себя на том, что понемногу начинаю клевать носом. Сказалась бессонная ночь и отсутствие возможности хоть чем-то себя взбодрить.

Тогда я стала потихоньку напевать себе под нос разные песни, от попсы до русских народных, периодически прерываясь на зевание.

Слава духам, вскоре мы остановились на ночлег у узкого ручейка, протекающего вдоль кромки кедрового леса. Когда я наконец очутилась на земле, то ясно поняла, что через несколько дней такой дороги ноги у меня станут колесом, а попа превратится в идеальную плоскость.

Кое-как доковыляв до ручья, я умылась ледяной водой и соблазнившись мягкой сочной травкой, не удержалась и легла прямо на нее, раскинув руки в разные стороны. Пока мужчины сооружали некое подобие лагеря и разводили костер, я решила позволить себе эту маленькую блажь, кое-как удерживая себя на границе сна и яви.

— Я уж было решил, что ты сбежала, — раздался вскоре над моей головой насмешливый голос Хана.

Открыв сонные глаза, я зевнула и перевернувшись на бок, заявила:

— Можешь делать со мной что хочешь, но я остаюсь спать здесь. Просто не доползу обратно, ноги отказали.

— Прямо все что захочу? — лукаво поинтересовался он, и не дожидаясь ответа, завел руки под мои колени и спину, рывком поднимая с земли.

От неожиданности я нелепо взвизгнула и судорожно вцепилась в его шею, потеряв ориентацию в пространстве от резкого перемещения тела.

Когда голова перестала кружиться, я наконец осознала, что практически душу мужчину. Пришлось мгновенно ослабить хватку.

— А ты оказывается сильная. Хоть и мелкая, — хмыкнул Хан, и тут же получил за это кулаком в плечо.

— Я еще и злопамятная, — недовольно предупредила я.

Хан снова усмехнулся.

— Учту.

За время моего отдыха мужчины уже успели соорудить кострище, и даже закинули в огонь сосновую хвою и шишки, отпугивающие москитов. Неподалеку от костра соорудили небольшой майхан — монгольский походный шатер, сделанный из плотной ткани и шестов, отломанных от деревьев прямо на месте. Сами воины расположились непосредственно вокруг огня, подложив под себя кто, что нашел.

Миновав костер, Хан понес меня прямиком в палатку.

— А что, майхан будет только у нас? — поинтересовалась я.

Хан поставил меня у входа в шатер, и отодвигая полы ткани, ответил:

— Мы никогда не берем в поход много вещей и уж тем более походные шатры. Майхан для тебя.

Слегка наклонившись, я зашла внутрь палатки и огляделась. Небольшое пространство было почти пустым, лишь в углу лежал мой мешок с вещами, да еще несколько шкур прямо на земле.

— Погоди, а как же ты? — с замершим сердцем спросила я, — Ты не станешь спать тут?

Хан тепло улыбнулся.

— А ты этого хочешь?

Я потупила взгляд, и едва внятно пробормотала:

— Не думаю, что смогу уснуть здесь одна, когда за стенами майхана будет находиться целое войско незнакомых мужчин.

Конечно же это вовсе не было причиной того, почему я хотела бы, чтобы Хан ночевал вместе со мной. Но признаться в этом вслух? Ну, нет… К такому я пока не готова.

— Ну, что ж, — произнес Хан, приблизившись ко мне, — Тогда придется стеречь твой сон.

Лба на мгновение коснулись горячие, мягкие губы. Облегченно выдохнув, я привстала на цыпочки и обхватила его шею, прошептав на ухо:

— Спасибо…

Через некоторое время я уже сидела на одной из шкур, накрывшись удачно захваченной шалью, а Хан доставал из своего мешка нехитрый перекус, состоящий из четырех отварных яиц, нескольких полосок вяленого мяса и твердой, пресной лепешки.

— Прости, что ужин такой скудный — пока еду лучше экономить. Но завтра постараемся что-нибудь подстрелить в дороге.

Я лишь равнодушно пожала плечами, запихивая в рот приличный кусок лепешки. Мне уже не привыкать к пустому желудку.

Когда первый голод оказался утолен, я вдруг поняла, что сон куда-то испарился. В голову опять полезли тревожные мысли, от которых даже аппетит пропал. Скривившись, я отложила в сторону недоеденное яйцо, и сделала большой глоток воды из бурдюка.

Глядя на мою реакцию, Хан с подозрением скосил глаза на оставшиеся яйца.

— Только не говори, что они испортились.

Я уныло покачала головой.

— С едой все в порядке. Просто аппетит пропал.

Хан пожал плечами и не глядя закинул себе в рот мое недоеденное яйцо. Не переставая жевать, он спросил:

— Беспокоишься о предстоящем разговоре?

— Ну спасибо! Теперь еще и об этом, — фыркнула я.

Отложив бурдюк, и подогнув под себя одну ногу, я стала разминать ноющие после дороги икры.

— Тогда что тебя так расстроило?

— Просто дурные мысли. О Настасье, Антипе, остальных девушках. И о Солонго… Ты, кстати, успел поговорить с Менгуем?

Хан помрачнел.