Джемма с гордо поднятой головой обвела взглядом все помещение, ясно показывая, что ожидает от всех повиновения.

— Я росла в Англии и потому принадлежу к протестантской церкви. Поскольку здесь все католики, я рассчитываю на то, что в замке будут следовать христианским правилам. Моя брачная ночь была прервана. И все, кто приписывает отсутствие пятна на простыне этим утром какой-то другой причине, пусть выскажут лэрду обвинения в мой адрес, когда он вернется.

Женщины округлили глаза, а некоторые прижали к губам ладони, сдерживая готовые сорваться возгласы. Спина у Джеммы ныла от напряжения, но она продолжала стоять на месте, не выказывая слабости. Потом снова обвела взглядом собравшихся, задерживаясь взглядом на тех, кто не сразу опускал глаза. Только кухарка выдержала ее взгляд: эта женщина обтерла ладони о передник и ответила ей:

— Да, госпожа.

Джемма повернулась, ощущая устремленные ей в спину взгляды. Однако она сумела сохранить достоинство и вышла из кухни, не опустив головы. Многим благородным девицам не удавалось взять власть в доме, куда они попадали после свадьбы. Если она не справится с этой задачей, то ее будет ожидать только враждебность всей прислуги.

Джемма мысленно фыркнула. Возможно, ее слова уже настроили всю прислугу замка Бэррас против нее: ведь Эньон-то была для них своей! Однако ответом на ее мысль стал хлесткий звук удара, донесшийся из затихшей кухни, — не опознать пощечину Джемма не могла бы. Похоже, кухарка оказалась женщиной слова — и, вероятно, Эньон убедилась в этом на собственном опыте. Тишину сменила деловитая суета: перестук ножей, гулкие удары посуды о деревянную крышку стола. Кухарка снова начала раздавать приказы, но никто ей не пытался перечить.

— Я рада, что ты поставила эту девицу на место. — Ула ободрительно качнула головой. — Мне стыдно называть ее родней.

Над их головами загромыхало с такой силой, что, казалось, даже замок содрогнулся. Джемма содрогнулась, ощущая неприятный холод в затылке. Дело было не в ветре: нечто помимо грозы изливало свою ярость на башни. Она почувствовала ненависть, направленную на нее. Это чувство было давящим и душным, пугало своей темнотой.

— Надеюсь, теперь станет спокойнее. Больше мне ничего не надо, Ула.

Приграничные земли…

— Проклятый дождь! — Эти слова Керан Рэмсден адресовал Гордону вместо приветствия. Он поднял забрало, открыв лицо. — В такую погоду полагается мечтать о доме и семье.

В его тоне слышалась явная угроза. Гордон раскрыл ладонь, ощущая, как по ней лупят капли дождя, и пожал плечами:

— Ты слишком долго жил во Франции, брат моей жены, если считаешь такую погоду неприятной.

Керан спрятал свои чувства под маской бесстрастности. Это вызывало восхищение: далеко не каждому удавалось научиться так хорошо скрывать свои мысли. Единственной реакцией на произнесенные слова было то, что жеребец под ним дернул головой, явно ощутив, что ноги его седока напряглись.

— Вот как, Бэррас?

— Твоя сестра оказала мне честь, став вчера моей женой.

В глазах Керана мелькнул опасный огонь. Гордон хорошо знал это свойство своего благородного соседа, тот предпочитал действия, а не разговоры. Керан был из тех рыцарей, которые отвечают за каждое произнесенное ими слово.

— Вчера? И ты не пригласил меня на церемонию!

— У меня было твое согласие. — Гордон посмотрел своему новому родичу прямо в глаза, отказываясь отступить. Джемма принадлежит ему! — Я всегда этого добивался и сказал тебе об этом прямо.

— Но согласилась ли моя сестра?

В каждом его слове ощущалась ярость.

Гордон чуть подался вперед:

— Без сомнения.

Керан обжег его взглядом, но ничего не сказал из-за новых вспышек молний. За ними последовали раскаты грома, и лицо Керана было не менее грозным, чем эти звуки.

— Но доказать ты этого не сможешь, Бэррас, потому что провел обряд, не отправив ко мне человека с известиями о приближающейся свадьбе. Я должен был спросить у Джеммы об этом до принесения обетов.

— Я не готов посылать кого-то без большого отряда, пока ваши английские рыцари рыщут по холмам в поисках моей королевы. Они чуть не прикончили твою сестру, а этой ночью подожгли одну из моих ферм, из-за чего мы оба оказались здесь, чтобы насладиться проливным дождем.

— Этот довод звучит убедительно.

Гордон кивнул, отметив, что напряженная атмосфера между ними чуть разрядилась.

— Я буду рад принять тебя в замке Бэррас, чтобы ты сам спросил Джемму об этом.

— Это не разрешит моих сомнений теперь, когда дело сделано. — Он осуждающе нахмурился. — Ничто не сможет их разрешить.

— А вот тут ты ошибаешься, парень.

Гордон с удовольствием смотрел, как на лице англичанина появляется изумление. Однако в отличие от большинства людей, Керан не проявил нетерпения и приготовился выслушать рассказ Гордона до конца.

— Я женился на твоей сестре и лег с ней в постель, но нападение на моих людей увело меня из замка прежде, чем я смог осуществить свои супружеские обязанности. — Гордон снова ощутил прилив неутоленного желания, но заставил себя адресовать Керану ухмылку. — Ты можешь припомнить эту проблему по тому, как тебе самому оказалось непросто отпраздновать свою женитьбу на красотке Бриджет.

— И ты готов отправить мою сестру ко мне за стены замка, чтобы она ответила, хочет ли быть твоей женой?

— Если понадобится.

— Возможно. — Керан заговорил менее враждебно, и в глазах его отразилось удовлетворение. — Я приятно удивлен, Бэррас. Не думал, что ты сможешь убедить меня. И рад, что ошибся.

Гордон кивнул, почувствовав, как напряжение уходит из его плеч. Он ценил добрососедские отношения с Рэмсденом, хотя тот, конечно, не мог бы забрать у него свою сестру. Это было бы неприятно, но он прибег бы к силе, если бы это оказалось единственной возможностью удержать Джемму у себя.

— Тогда я попрощаюсь с тобой, Риппон, потому что мне пора к моей молодой супруге. Ты, наверное, еще не забыл это чувство?

— Его невозможно забыть.

— И как бы ты мне ни нравился, я предпочел бы, чтобы ты позволил мне какое-то время оставаться с женой наедине, прежде чем явишься нас навестить.

— Это мне тоже понятно. — Керан немного подумал и добавил: — Через несколько дней.

Гордона еще никогда так не радовали столь простые три слова. Однако теперь он ни за что бы ее не отпустил. После прошлой ночи — ни в коем случае! Она сама пришла к нему, укрепив в нем какое-то чувство, которое стало неизменным. Оно затвердело, словно строительный раствор, сцементировалось у него в груди. Он не знал, что это за чувство, но сама мысль о том, что Джемма не будет его ожидать, стала невыносимой. Это было не просто желание овладеть ею. Ему хотелось снова вдохнуть аромат ее волос, почувствовать вкус ее сладкого поцелуя, когда она добровольно склонится к нему, чтобы прижаться губами к его губам. Этот подарок наполнял его душу нежностью, а ведь прежде он всегда считал, что такие чувства — выдумка стихотворцев, болтовня безумцев.