– Хотите знать, чего я боюсь? Я боюсь, что я мазохист, как и моя мать, – говорит Джони.

– Что же мазохистского вы видите в своем поведении в этой истории?

– Я уступаю. Я пассивна, у меня нет собственной воли. Я делаю то, что мне говорят, и мне нравится, чтобы мной так повелевали. Почему я вообще там оказалась и почему выполняю приказы посторонних мужчин? В жизни я никому не позволяю себе приказывать. Я не выношу начальников, а тут вдруг подчиняюсь компании ковбоев? Это же полная бессмыслица.

– Вообще-то все это как раз очень осмысленно, на мой взгляд, по крайней мере, – отвечаю я.

– Тогда поделитесь своим открытием, доктор.

Я объясняю, что сексуальная фантазия работает не так, как фантазия вообще. Если человек говорит мне, что спит и видит, как отправляется в отпуск на Таити, я так и понимаю: человек хочет в отпуск на Таити. Связь между тем, чего он хочет, и о чем фантазирует проследить несложно. Но сексуальные фантазии не так прямолинейны. Вся суть сексуальной фантазии в том, что она всегда предполагает притворство. Это симуляция, представление, а не реальные события, и в ней далеко не всегда оказывается на поверхности то, чего человек на самом деле хочет. Подобно мечтам и произведениям искусства, фантазии содержат в себе гораздо больше, чем видно на первый взгляд. Это крайне сложный продукт работы человеческой психики, и их символическое содержание нельзя понимать буквально. «Это скорее поэзия, а не проза», – объясняю я.

Исходя из того, что Джони рассказала мне об отношениях с Рэем, я не думаю, что ей стоит бояться оказаться мазохистом или переживать о своей пассивности. Возможно, ковбои действительно контролируют ее, но в конечном итоге это она контролирует ковбоев. Она автор и продюсер, она подбирает актеров, она же и режиссер, и главная звезда шоу. Она сама ставит программу, и не для того, чтобы испытать боль, а для того, чтобы получить удовольствие. Остальные актеры поклоняются ей, они вовсе не садисты. Если бы ее к чему-то принуждали, ей бы не было так приятно. И вся история не про контроль, а про заботу. Подобные вывернутые наизнанку сценарии обеспечивают нам безопасный путь к наслаждению.

Когда я объясняю Джони, что ее фантазия преимущественно о внимании и уязвимости, а не о мазохизме, она выдыхает с облегчением. Джони была алкоголиком, но вылечилась, а потому мое сообщение о том, что она от чего-то зависима, ее не удивляет. Всю жизнь она отказывалась признать, что нуждается в поддержке, хотя втайне очень надеялась найти кого-то, кто способен позаботиться о ней. Было время, когда единственным надежным другом для нее оказался алкоголь. Тем более что он никогда ничего не просил в ответ.

В тринадцать лет Джони поступила в школу-пансион, по собственной воле, и навсегда уехала из дома. Тогда она казалась себе очень амбициозной барышней. Оглядываясь назад, Джони понимает, что это была попытка побега от нездорового распределения эмоциональных потребностей и ресурсов, сложившегося в ее семье. Со временем она нашла верных друзей, которые во многом ее поддерживали. Но ни пансион, ни карьера, ни алкоголь, ни даже друзья не обеспечили ей защиты от зависимости и уязвимости, которые неизбежны при эмоциональной близости.

Во втором акте этой истории появляется Рэй. По его собственным словам, он парень простой. Рэй – прекрасный результат удачной мужской социализации: он независим, уверен в себе, способен сам решать собственные проблемы. Он совсем не похож на тех парней, с которыми Джони встречалась раньше: неблагополучных, погруженных в себя, эмоционально ненадежных художников-алкоголиков, умело выпутывающихся из отношений, говоря что-то вроде: «Давай не будем пытаться все это объяснить – и так понятно, к чему все идет» или «Я не могу быть с тобой именно потому, что ты мне нравишься». А Рэй сразу однозначно дал понять, что хочет строить серьезные отношения с Джони. Он звонил, когда обещал позвонить, никогда не опаздывал, тщательно продумывал каждое свидание. «Он реально слушал, что я говорю. Он спрашивал меня о моей жизни и потом помнил ответы. Я уже привыкла, что можно заниматься сексом с кем-то хоть полгода и ни разу даже не заговорить о том, что это за отношения и куда они движутся. Рэй в такие игры не играл. Я ему нравилась, и он не боялся мне об этом сказать».

Открытость, постоянство, эмоциональная щедрость Рэя давали Джони ощущение мира и спокойствия, которых она раньше ни разу не испытывала в романтических отношениях. Казалось, что Рэй способен предвидеть ее желания, и это было приятно. И то, что у него самого было совсем немного потребностей, тоже казалось большим плюсом.

– Мужчина, умеющий предугадывать твои желания, – слишком сильный соблазн, – сказала я. – Расскажите, как долго все это длилось?

– Не слишком долго. Теперь мне кажется, что Рэя все время нужно обо всем просить. Иногда даже по два раза, и это невыносимо, – ответила Джони.

– А, и тут на помощь приходят ковбои. Их-то не нужно упрашивать.

В ходе нашей работы я снова и снова удивляюсь нежеланию Джони ни о чем просить. Признавая свою потребность в заботе, она чувствует себя страшно униженной и угнетенной, и я начинаю видеть, как ее фантазия о ковбоях компенсирует именно данную проблему. В яркой эротической истории она может отдаться на милость другим, не чувствуя ненавистной ей беспомощности. Такой сценарий (да и почти все ее фантазии) позволяет Джони обойти то, что так ее пугает в связи с зависимостью от других: беспомощность, унижение, ярость. Более того (и это крайне важно), она оказывается желанной именно благодаря тем качествам, которые в реальности ненавидит в себе больше всего. В мыслях она превращает пассивность в эротическое наслаждение; власть становится выражением заботы, а риск дает почувствовать безопасность.

Джони мучается от ощущения зависимости людей друг от друга: презирает свою потребность в поддержке, не выносит, когда другие демонстрируют свои эмоциональные потребности. Чтобы избавиться от мучений, она представляет людей, которые ведут себя как карикатурные мачо. Это сильные мужчины, у них вообще нет никаких слабостей, они не нуждаются в заботе. Такие мужчины не просят – они берут. В этом сценарии Джони освобождается от навязанного социумом образа заботливой женщины, и ее беспечная сексуальность наконец оказывается на свободе.

Эротические фантазии помогают в преодолении нескольких проблем одновременно. К примеру, воображаемые истории Джони указывают на ее внутренние конфликты, а еще являются ответом на принятые в обществе культурные табу в отношении женской сексуальности. На протяжении своего существования человечество тратило гигантские ресурсы на то, чтобы держать под контролем женское сексуальное желание. Однако женщины снова и снова выступают против подобных табу. С каждым новым запретом их воображение становится все сильнее. Джони готова идентифицировать себя с женщинами из своих историй. Но параллельно она создает образы мужчин, причем очень детальные. Получается, что она играет все роли сразу. Она понимает, что значит быть сексуальной хищницей: она знает и о вожделении, и о бессердечии. Опосредованно, через образы этих ковбоев, Джони удается почувствовать агрессию, эгоистичность, силу – все, что в ее восприятии связано с мужественностью и может быть выражено только в мужских образах.