громче. Самолеты пикировали на нас! В последнюю минуту они сделали резкий поворот и сбросили бомбы на вражескую цель менее чем в 150 метрах от наших окопов.

Вскоре после того, как мы заняли наши позиции, на ничейную землю между немецкими и советскими окопами забрело стадо овец. Становилось все темнее, солнце садилось, и один из бойцов моего отделения убил из карабина овцу. Воспользовавшись темнотой, двое солдат оттащили ее к нам в окоп, где она была освежевана и поджарена на открытом огне. Длительное время обходившиеся без свежего мяса, мы устроили настоящее пиршество.

Но наслаждение длилось недолго. Мясо было приготовлено не совсем правильно. Все бойцы, один за другим, почувствовали колики в животе и начали бегать в кусты. После того как у меня через две недели закончились приступы диареи, я поклялся себе, что больше никакой баранины.

Вследствие потерь среди офицеров роты после тяжелых боев я был временно назначен командиром целого взвода – больше чем тридцати солдат. В отсутствие бункеров мы ютились в наших окопах в условиях уже наступавших холодов.

Во время боя 12 октября пуля прошла через левый рукав моей шинели. Хотя она только слегка оцарапала кожу, мне впервые была оказана медицинская помощь и сделана повязка. Меня временно отозвали с передовой.

Воспользовавшись краткой передышкой, я написал письмо Аннелизе. Его содержание свидетельствовало о том, насколько мои чувства к ней поддерживали меня. «Только благодаря тебе и твоей любви я могу переносить тяготы боев здесь, на Восточном фронте».

Спустя пару дней, вернувшись на передовую к своему взводу, 16 октября я получил приказ о передаче командования и предписание оставаться в тылу. Испытывая постоянную нехватку в офицерах, командование, вероятно, не хотело, чтобы кандидаты в офицеры погибли на фронте перед самой отправкой на учебу в Германию в военное училище, одно из пяти тогда существовавших. Получив официальный статус фенриха (кандидата в офицеры), я оставил 31 октября Россию, отправившись на поезде в долгое путешествие в Германию.

Партизаны

Для того чтобы защититься от нападений советских партизан, впереди и позади состава на дрезинах размещали легкие зенитные орудия. Несмотря на то что во время нашего путешествия на железной дороге пару раз случались акты саботажа, мы миновали оккупированную советскую территорию, не заметив активной партизанской деятельности.

Несмотря на попытки вражеских партизан помешать работе тыла и нарушить снабжение немецкой армии, в основном наша дивизия не испытывала сложностей со снабжением на фронте. Самые большие проблемы в снабжении возникли вследствие погодных условий – во время необычайно холодной зимы 1941/42 г. С тех пор вермахту удавалось в нужной мере удовлетворять наши потребности в продовольствии, боеприпасах и других необходимых вещах. Даже письма и посылки приходили своевременно.

Хотя мы не замечали каких-либо перебоев в снабжении фронта, солдаты, возвращавшиеся в 1943 г. из отпусков, говорили об активных партизанских действиях в нашем тылу. Партизаны вскоре обрели такую силу, что немецкая армия держала в тылу целые дивизии и проводила против них операции, чтобы обеспечить безопасность железных дорог. Несмотря ни на что, партизанам удавалось совершать диверсии, что приводило к сбоям в функционировании железнодорожной сети и препятствовало переброске войск и снабжению армии на фронте.

На фронте мы возлагали вину за это на жестокую политику, проводимую генерал-комиссариатами в отношении мирного населения на оккупированных территориях. Члены нацистской партии, работавшие в генерал-комиссариатах, получили прозвище «золотые фазаны». Так назывался в просторечии Золотой знак нацистской партии. Но не в последнюю очередь их прозвали так за их напыщенное высокомерие и продажность.

Большинство немецких солдат с горечью наблюдали за страданиями гражданского населения, причиной которого были необоснованные и злонамеренные действия «золотых фазанов». Жестокое, порожденное идеологическими установками отношение к населению привело к тому, что оно начало помогать партизанам, делавшим все для победы коммунистов.

Возвращение в Германию. 31 октября – 7 декабря 1943 г.

Приказ не предписывал мне немедленно явиться на базу резерва 58-й дивизии в Ольденбурге, и поэтому мы с Аннелизой решили провести четыре дня вместе в Санкт-Петер-Ординге в Шлезвиг-Гольштейне, где она работала сестрой милосердия. 3 ноября я наконец-то доехал до этого маленького городка и снял номер в гостинице.

Несмотря на ветреную, холодную и сырую погоду в это время года, мы с Аннелизой получали наслаждение от прогулок по живописным окрестностям курорта, наблюдая, как волны с грохотом бились о берег. Полгода мы были в разлуке и были просто счастливы быть снова вместе.

8 ноября я уже был в Ольденбурге, где на базе 58-й дивизии располагался центр первичного приема для солдат, приезжающих с фронта и отправляющихся на фронт. Аннелиза смогла приехать и побыть еще два дня со мной.

Сразу же по возвращении в Санкт-Петер-Ординг у Аннелизы начались боли в области живота, и 17 ноября в госпитале близлежащего городка Тённинг ей сделали срочную операцию по удалению аппендикса. Прежде чем вернуться в Пюгген в трехнедельный отпуск перед началом занятий в военном училище, я съездил в Тённинг, чтобы навестить Аннелизу в госпитале.

Приехав на следующий день домой, я встретил тот же теплый прием, что и прежде. Как всегда, мои сестры просили меня, чтобы я покатал их на своей спине и поиграл с ними. Это были светлые минуты, но мне было отчетливо видно, что жизнь в Германии становилась все тяжелее.

Начиная с зимы 1943/44 г. учителя в Пюггене начали просить детей приносить по брикету торфяного угля (лигнита) в класс, чтобы обогреть школу. Если топливо заканчивалось, мои сестры и другие учащиеся были вынуждены сидеть в классе весь день, закутавшись в пальто, чтобы согреться.

К этому времени Марлен уже закончила начальную школу в Пюггене и перешла в среднюю школу расположенного недалеко от нас Зальцведеля. Классным руководителем у нее был последовательный нацист. Зная о нашем прохладном отношении к нацистской партии, этот учитель постоянно делал замечания Марлен, отчитывая ее за неумение выбросить вперед руку в нацистском приветствии и произнести при этом «Хайль Гитлер». Марлен, находившейся под пристальным вниманием учителя, приходилось усиленно заниматься, чтобы добиться хорошей успеваемости.

То, как обходились с сестрой в школе, было частным случаем общего отношения нацистов к моей семье из-за нашего нерасположения к ним. Например, когда мы хотели зарезать свинью, то должны были обращаться к местному фермеру, облеченному властью за его лояльность к нацистам, чтобы получить разрешение на забой. Точно так же, когда власти отдавали распоряжение поставить необходимое количество скота на мясо или лошадей для перевозки, этот же фермер-нацист обязательно делал так, что мы были первыми в списке.

Во всем остальном повседневный быт моей семьи был таким же, как