был их начальником. Панибратские отношения с бойцами роты были уже невозможны. Теперь, когда ко мне обращались «господин лейтенант», некая непривычная отстраненность появилась в отношениях со старыми боевыми товарищами роты, такими как Вилли Шютте.

Однако благодаря дисциплине и уважению к званию, выработанным длительной военной подготовкой, мы скоро освоились с новыми взаимоотношениями и привыкли к ним. Если во время боя кто-нибудь получал ранение, мы по-братски относились друг к другу. Мне помогал в общении с бойцами тот факт, что я был все время с ними в окопах.

Хотя потери среди личного состава в роте и были незначительными за первые два месяца после моего возвращения, в результате тяжелых боев за предшествующий период численность роты сократилась до 200 человек. Это было значительно меньше первоначального состава в 250 или 300 человек в первые два года войны в России. К счастью, период затишья на фронте помог нам в какой-то мере восстановиться, когда мы начали получать подкрепления, а из госпиталей возвращаться излечившиеся раненые.

Тот факт, что вермахт набирал призывников для каждой дивизии из определенной области страны, способствовал укреплению духа дружбы и товарищества среди солдат, но это приводило к значительному напряжению в частях, когда приходили подкрепления из «чужаков» или когда подразделениям с личным составом из разных областей надо было воевать в тесном взаимодействии.

В то время как в других подразделениях это могло привести к конфликтам, несколько солдат нашей роты, призванные за пределами Северной Германии, прекрасно справлялись со своими обязанностями. Так, австриец из Вены, ефрейтор, в бою был одним из самых надежных солдат, которым я когда-либо командовал. Его несколько замедленная реакция сначала вызывала у меня опасения, но он быстро выполнял приказы и сохранял под обстрелом полнейшее спокойствие, хотя вы никогда не сможете заранее сказать, как солдат поведет себя в бою.

Мне, как офицеру, полагалось личное оружие. Это был пистолет «Люгер». Я воспользовался им всего лишь несколько раз в бою, и он хорошо зарекомендовал себя при стрельбе на 20–30 метров. Позднее мне удалось достать носившийся на поясном ремне испанский пистолет «Астра-600», который стал моим любимым оружием. В некоторых случаях я пользовался карабином «Маузер» образца 1898 г. и пистолетом-пулеметом МР-40, хотя в бою я предпочитал карабин из-за его большей дальности и точности стрельбы.

Согласно моему офицерскому званию мне был выделен солдат, который заботился о моей одежде и приносил мне еду с ротной полевой кухни. В роте было несколько машин, и в моем распоряжении был «Ситроен» и шофер. Поскольку наша семья никогда не имела автомобиля или грузовика, я не обучался вождению и не имел водительских прав.

В моем распоряжении была также лошадь по имени Теа. Я редко ездил на ней, только если мы были на марше или когда на фронте было тихо. Имея фермерскую закалку и научившись обращаться с лошадьми, я знал о них больше, чем приставленный к Теа конюх. Однажды, когда фельдфебелю попалась лошадь с норовом, я вскочил на нее и сделал несколько кругов, заставив ее слушаться поводьев.

Несмотря на повседневные командирские заботы, Аннелиза всегда была в моих мыслях. Хотя мне как солдату часто приходилось попадать в трудные положения, самым тяжелым испытанием для меня была разлука с ней и мысль о том, удастся ли нам когда-либо встретиться вновь. В наших письмах мы говорили о том, как хотим скорее увидеть друг друга, о нашей будущей свадьбе и о нашем желании жить обычной, нормальной жизнью. Помимо объяснений в любви, мы выражали надежду на скорое окончание войны. Перед лицом все более безотрадных новостей мы старались морально поддержать друг друга.

Аннелиза писала из Бельгии об армадах английских бомбардировщиков, пролетавших над их госпиталем и направлявшихся в Германию или возвращавшихся обратно в Англию. Став свидетельницей ужасной судьбы Гамбурга, она задавалась вопросом, какой следующий город обречен на разрушение.

Она также сообщала мне новости об Отто, полученные из писем и телефонных разговоров с ним. Часть, в которой служил мой брат, располагалась недалеко от нее во Франции. Вскоре после давно ожидавшейся высадки 6 июня 1944 г. войск союзных держав в Нормандии связь с Отто прервалась, что сильно обеспокоило моих домашних и Аннелизу. Три месяца о нем ничего не было слышно, прежде чем наконец-то дома получили известие из Красного Креста, что Отто 30 августа попал в плен.

Теперь, когда брат нашелся, я начинал все больше беспокоиться об Аннелизе, особенно когда я узнал, что Генк бомбили в середине июня.

Даугава. Середина июля – 7 августа 1944 г.

Со времени моего возвращения в середине мая в Нарвском секторе бои то вспыхивали, то затухали. Но вскоре положение на Восточном фронте обострилось. 22 июня, в третью годовщину нашего вторжения в Россию, Красная армия начала масштабное наступление. Группа армий «Центр» была полностью разгромлена, сотни тысяч немецких солдат были убиты или взяты в плен.

Полное уничтожение одной из трех групп армий вермахта на Восточном фронте было стратегической катастрофой, подобной поражению под Сталинградом. Положение немецкой армии на Востоке резко ухудшилось. Южный фланг группы армий «Север» оказался почти открытым, и Верховное командование спешно перебросило в середине июля часть соединений с северного участка фронта в Южную Латвию.

Когда мы уже были готовы к передислокации из района Нарвы, из дивизии в нашу роту поставили две дюжины 210-миллиметровых реактивных снарядов с различными типами боеголовок. В первом случае снаряд был начинен стальными шариками, разлетавшимися при сильном взрыве, во втором – шрапнель рассеивалась при помощи взрывных емкостей со сжатым воздухом, и в третьем – использовалась как зажигательное вещество нефть.

Перед эвакуацией нам было необходимо привести в негодность или уничтожить часть артиллерийских орудий, вывезти которые у нас не было возможности, чтобы они не попали в руки противника. Когда я был в военном училище, нам показывали в Мюнстере действие реактивных снарядов, и сейчас мне было интересно оценить эффективность их стрельбы.

В отсутствие необходимого оборудования для запуска снарядов я подумал, а не использовать ли для пусковой установки контейнеры, в которых их перевозили. Мы работали за холмом, чтобы противник не мог наблюдать за нами. Вскоре были готовы две простые деревянные опоры, а затем мы срубили два дерева с толщиной ствола 15 сантиметров, которые были использованы как поперечные балки.

Подперев одним из контейнеров балку под определенным для стрельбы углом, мы на глазок нацелили нашу импровизированную пусковую установку на советские позиции. Подсоединив электрический спусковой механизм одного из снарядов к обычному ручному детонатору для подрыва мин, мы заложили в контейнер снаряд. После воспламенения запала снаряд,