вы ни в ком не нуждаетесь, кроме своего «отца» Людовико. Беллинчони был в очень близких отношениях с Моро, но нет никаких оснований полагать, что он писал так по его приказу. Таково было общее умонастроение двора. Все восхваляли добрые деяния герцога Бари.

Известно, например, аллегорическое изображение на первой странице великолепно иллюстрированного манускрипта «История Франческо Сфорца» Симонетты, который, подобно многим другим книгам из замка Павии, был перевезен Людовиком XII во Францию и до сих пор хранится в Национальной библиотеке. На рисунке с одной стороны изображен корабль, управляемый мавром, с другой — шелковичное дерево, раскинувшее свои ветви над головами коленопреклоненных Джан Галеаццо и его дяди, изображенных на переднем плане. «Пока ты жив, живу и я в безопасности и счастье», — гласит надпись на латыни над головой Джан Галеаццо; «Будь счастлив, сын мой; я всегда буду твоим защитником», — отвечает Людовико. Даже Леонардо придумал несколько словесных аллегорий в том же стиле, и Моро отведена в них ведущая роль.

Популярной фигурой при дворе был Гаспарре Висконти, потомок знатнейшего аристократического рода, женившийся на дочери Чикко Симонетты. Великий поклонник вошедшего тогда в моду Петрарки, он лучше, чем его миланские соперники, умел придать изящному сонету любовный колорит в стиле его кумира, которым увлекались тогда все сочинители салонных стихотворений. Он был близким другом и покровителем Браманте, который, подобно Микеланджело, по-видимому, был большим почитателем Данте. Гаспарре адресовал Браманте сонет, в котором, сравнивая достоинства Данте и Петрарки, он не решается сделать выбор между двумя столь великими творцами, но все же упрекает Браманте за то, что тот всецело отдает первенство Данте. Браманте также мог при случае сочинить цикл стихов и никому в Милане не уступал в состязаниях в остроумии.

Придворные поэты из Милана и Флоренции, такие как Беллинчони или Антонио Каммелли да Пистойя, не испытывали никакой симпатии друг к другу. Их острые языки и довольно вульгарная буффонада раздражали аристократический слух их соперников, которые, надо сказать, отвечали им тем же.

Среди них был также Никколо да Корреджио, преданный друг Изабеллы д'Эсте, которую он называл первой дамой в мире. Его мать была незаконнорожденной дочерью из фамилии Эсте. О ней говорили, что если вы захотите лицезреть земной рай, то вам следовало бы увидеть мадонну Беатриче во время какого-нибудь празднества, хотя то же самое относилось и к герцогине Бари. Горьким разочарованием стало для нее известие о том, что Никколо начал расточать комплименты ее ненавистной сопернице и невестке Лукреции Борджиа, герцогине Феррары. Не обладая особым поэтическим дарованием, Корреджио был, согласно Луцио и Реньеру, типичным рыцарем Ренессанса, «преуспевшим в обращении с оружием, в искусствах и в галантности, и во всем, что касалось роскоши и удовольствий. Он был способным дипломатом, которому Людовико часто поручал различные миссии, имел успех у женщин благодаря своим непринужденным, очаровательным манерам; нравился Государям благодаря своему здравому смыслу, таланту и смелости; и был популярен в народе вследствие своей добродушной щедрости, своему превосходству на рыцарских турнирах и всевозможным проявлениям своей расточительной роскоши». Он удостоился похвалы самого Ариостро. Поскольку вторым мужем его матери был Тристано, побочный сын Франческо Сфорца, она обосновалась в Милане, где ее сын стал хорошо известен. Он родился в 1440 году, имел некоторое сходство с Галеаццо Мария, но даже еще большее — с Людовико. После 1490 года он поселился в Милане и сблизился с Людовико, отправившим его с миссией во Францию. Он написал пьесу «Cefalo», которую поставили в Ферраре. В 1493 году в Милане играли его пасторальную пьесу «Mopsa e Dafnesa». После падения Моро он вернулся в Феррару. Он женился на Кассандре, дочери Карманьолы, и в свои молодые годы был славным воином. Он участвовал в нескольких военных кампаниях. Во время феррарской войны он попал в плен и был заключен в Венеции. Он был так увлечен Петраркой, что совершил паломничество к излюбленному месту уединения поэта Сельва Пьяна в лесах неподалеку от Пармы.

Беатриче д'Эсте ценила хорошую литературу и наслаждалась ею. Ее секретарша Кальметта пишет, что в свое свободное время в Милане она вызывала Антонио Грифо или иного не менее компетентного ученого, который читал и комментировал ей «Божественную комедию» или творения других знаменитых итальянских поэтов. В таких случаях герцог Бари любил заходить в ее комнаты, находя в том великое отдохновение от государственных дел. Находясь в плену во Франции, он просил принести ему сочинения Данте. Жизнерадостная юная принцесса из Феррары столь же любила проводить время в компании Никколо да Корреджио или Гаспарре Висконти, как и верховые прогулки или соколиную охоту вместе с Галеаццо Сансеверино. И хотя она была в самом расцвете молодости, говорит преданная Кальметта, «по своей рассудительности, приветливости и грации, своей непринужденности и щедрости она ни в чем не уступала ни одной из знаменитых женщин древнего мира, ибо она всегда думала лишь о достойных похвалы предметах». Чего большего мог бы пожелать самый требовательный критик Ренессанса, чем это сравнение его героини с любой из женщин Древней Греции и Рима? Герцогине Милана, по-видимому, приходилось обходиться лестью Беллинчони.

Избрание Борджиа Папой Александром VI вызвало великое ликование миланского двора. Своей тиарой тот почти всецело был обязан Асканио, который, не видя никаких шансов самому взойти на Папский престол, приложил все усилия к избранию Родриго Борджиа. Даже по тем временам вопиющей симонии[42] он получил за это поистине царственные подарки, в числе которых были вице-канцлерство, замок Непи и дворец самого Борджиа. Изабелла д'Эсте оказалась в Милане во время избрания и, как всегда, стала здесь самой желанной гостьей. После обеда Людовико отпустил всех, кроме герцога и герцогини Милана и приближенных дам Изабеллы. Затем он прочел письмо от своего посла в Риме, в котором описывалось, как Александр VI пригласил посла к себе и сказал: «Заметь, что я скажу. Я признаю, что стал Папой только благодаря Монсиньору Асканио, вопреки всеобщим ожиданиям, поистине чудесным образом, и я решил стать самым благодарным из всех Пап. Я имею в виду, что он будет сидеть на моем троне и распоряжаться моим имуществом так, словно бы он был мною самим». Далее посол сообщал, что Александр писал Асканио, что ему кажется, прошла уже тысяча лет, как они не виделись, хотя он расстался с ним всего полдня назад. Как обычно, поддавшись сильным эмоциям, Борджиа уже не мог остановить излияние избытка своих чувств и был в тот момент совершенно искренен. В последовавшей вслед за этим беседе он объявил, что намерен сохранить самые сердечные отношения с Людовико, спрашивать его совета по всем вопросам, и желает ему долго оставаться на своем троне.

Радостное возбуждение, вызванное всеми этими известиями, сказалось на здоровье Беатриче, которая серьезно заболела накануне родов. Людовико не оставлял ее ни на миг. В январе 1493 года она родила мальчика, которого окрестили Эрколе; однако впоследствии он был назван Массимилиано, по просьбе императора Максимилиана, который был очарован этим ребенком во время своего визита в Виджевано. Моро был вне себя от радости. Все отмечали, что звон колоколов и другие проявления празднования оказались намного более великолепными, нежели при рождении графа Павии. Простили все долги и провели множество торжественных шествий. Герцогиня Милана приблизительно в то же время родила дочку.