Занавес отошел в сторону, явив взорам средневековый замок и цветущие вишни, при виде великолепных оттенков которого публика восхищенно ахнула.

Музыканты уселись в левой части сцены и заиграли странную мелодию, в такт которой солист стал выкрикивать какие-то стенания. Звукам флейты и ударных вторил какой-то щипковый инструмент.

– Вон та лютня с длинным грифом называется сямисэн, а две деревяшки, с помощью которых подчеркивают реплики актеров, – хесиги, – прошептал собрат Андре Жида.

Главные действующие лица пьесы – гейша Кацураги и самурай Нагойя, окруженные многочисленными исполнителями в разноцветном гриме, – рассказывали грустную историю своей любви зрителям, ошеломленным великолепием парчовых нарядов и причесок. Сада Якко, то с высоким, нашпигованным булавками шиньоном на голове, то всклокоченная и лохматая, декламировала свои тирады, под конец переходя на вибрато и неподвижно застывая в торжественной позе, выставив вперед развернутый веер. Убаюкиваемый ее монотонным голосом, Жозеф клевал носом и погружался в дрему. Айрис, опасаясь, что он вот-вот захрапит на все лады, похлопала его по плечу. Жозеф подпрыгнул – в самый раз для того, чтобы увидеть на сцене самурая с волосами, стянутыми на затылке в хвостик, размахивавшего непомерных размеров саблей. Эфросинья толкнула сына локтем в бок.

– Проснись, радость моя, а то вся эта мелодрама плохо закончится!

Сада Якко монотонно запела, отчего Жозеф не замедлил вновь впасть в коматозное состояние. Гром аплодисментов заставил его тут же выпрямиться. Он встал, предпочитая не замечать презрительных взглядов соседа.

– Прошу прощения, мне нужно на воздух, эта пьеса действует на меня как снотворное.

– Куда это ты собрался? Есть еще второе отделение. Мария-Луиза, она же Лои Фуллер, будет потрясать своими полупрозрачными шелковыми покровами, превращаясь то в бабочку, то в цветок, – заявила Эфросинья. – Так написано в программке. Черным по белому.

– Я ухожу, подожду вас на улице.

В тот самый момент, когда он дошел до выхода, на сцену вышла пухленькая женщина. Под гром аплодисментов она, манипулируя бамбуковыми шестами, стала размахивать струившимися полотнищами, отливающими разными цветами, а затем завертелась, будто летящий на электрический свет мотылек.

«От этого вертлявого ерзания только голова кружится», – подумал Жозеф, направляясь за кулисы.

Небольшие размеры артистических уборных не позволяли всем членам труппы одновременно снимать грим. Приоритет оставался за дамами.

Какой-то человек в широких штанах внимательно присмотрелся к Жозефу и прошептал несколько гортанных фраз другому актеру – с наклеенной тонзурой на голове. Тот подошел, приблизил свой лик на дюйм к лицу Жозефа и вполголоса произнес:

– Пиньо-сан, бегите, пока Мори-сан вас здесь не увидел!

Под красным гримом, указующим на то, что перед ним положительный персонаж, Жозеф разглядел моржовые усы.

– Ихиро! Вы играли на сцене!

– Совершенно верно, как и Мори-сан. Я думал, вы знаете. В своих самурайских доспехах он выглядит просто восхитительно, и даже если ему, как и мне, отведена немая роль, пьеса от этого хуже не становится!

Жозеф утвердительно кивнул головой. Признаваться, что во время спектакля он неплохо вздремнул, не было никакой необходимости.

– И он, и я очень гордимся, что нам позволили выступить в качестве действующих лиц. Вы видели какой восторг выказывали зрители? Это вам не ярмарочный балаган, это театральная постановка, подобных которой в вашей стране отродясь не было, – прогнусавил Ихиро.

– Вы определенно профессионал наивысшей пробы. Убирайтесь отсюда. – приказал чей-то сдавленный голос.

Ихиро с Жозефом подпрыгнули.

– Очень умно. Я здесь инкогнито! Вы не подумали, что за вами могли следить? – добавил голос.

«Кто это говорит? Коротышка с цитрой? Худосочный тип с флейтой? Большой барабан? Длинноносый? Или лысый, закованный в латы?»

Окинув по очереди внимательным взглядом музыкантов и актеров, Жозеф остановился на воине, щеки и лоб которого, в знак враждебности, были покрыты синей краской.

– Я веду наблюдение, – заверил он.

– Ведите его где-нибудь в другом месте! – ответил голос.

Жозеф в смущении пробормотал:

– Мадам Джина вол… волнуется, где… где вы будете ночевать?

– Мадам Фуллер, выступающая в роли импресарио этой японской труппы, любезно предоставила в наше распоряжение одну из грим-уборных. Мы будем спать на ватных матрасах и питаться за счет принцессы.

– Значит, Ихиро останется здесь?

– Какая редкая проницательность, Шерлок Пиньо, – отрезал Кэндзи. – Берите своего компаньона и побыстрее закругляйте свое расследование, чтобы я мог покончить с этой монашеской жизнью!

– Вряд ли вам стоит жаловаться, ведь вы всегда мечтали оказаться в центре внимания. Теперь женщины будут наперебой добиваться вашей благосклонности.

– Ах, как же он тяжек, этот мой крест! – парировал Кэндзи и отвернулся от зятя.

К тому моменту, когда Жозеф вышел из театра, Айрис уже какое-то время пыталась успокоить неустанно бушевавшую Эфросинью:

– Ну наконец-то! Что это еще за манеры? Ты ведешь себя как какой-нибудь грубиян! Надо же, улизнул, как воришка, а нас посреди ночи заставил его дожидаться!

– Ты пропустил прекрасную хореографическую постановку, – упрекнула Айрис мужа. – Эта Лои Фуллер во всех отношениях перещеголяла танцовщиц из «Мулен Руж»!

– Прошу прощения, но в переполненном зале я чувствовал себя как селедка в бочке.

Он встал между женой и матерью и взял их под руки.

Они прошли через небольшой садик, окружавший театр, и направились по улице Парис, где толпились прохожие, очарованные фасадами, освещенными тысячей огней.

– У меня такое ощущение, что при ревматизме будет в самый раз, – заявила Эфросинья.

– Что будет в самый раз? Толпа? – недовольно буркнул Жозеф.

– Нет, электричество.

В нескольких метрах за ними упругим шагом двигался силуэт. В правой руке он сжимал веревочку, на конце которой исполняло акробатический танец йо-йо.

Повесив на плечо сумку, битком набитую творческим наследием Клода Проспера Жолио де Кребийона[105], Жозеф вышел из антикварной лавки в тупике Муссе. В голове его вертелась мысль, более навязчивая, чем маленький демон. Если «Таймс» опубликовала заметку о корабле-призраке, то, как справедливо предположил Виктор, какие-то французские газеты могли напечатать эту информацию, снабдив ее новыми деталями.