– Разящая Рука стреляет! – воскликнул Виннету. – Раз… Два… Три!

Я выстрелил. Тангуа испустил громкий вопль, выронил ружье, раскинул руки, пошатнулся и рухнул на землю. Со всех сторон послышались возгласы удивления, и зрители бросились к раненому. Я направился туда же, и все почтительно расступались передо мною.

– В оба колена, в оба колена! – раздавалось вокруг меня.

Когда я подошел, Тангуа яростно стонал, лежа на земле. Виннету склонился над ним и осматривал его раны. Увидав меня, он сказал:

– Пуля прошла как раз так, как сказал мой белый брат: оба колена раздроблены. Тангуа никогда не сможет вскочить на коня, чтобы красть лошадей других племен!

Как только раненый увидел меня, из его уст посыпался град проклятий.

Виннету взял меня за руку и увел прочь. Выйдя из толпы, мы увидали Инчу-Чуну, который возвращался в сопровождении воинов, посланных за ним его сыном. Виннету пошел им навстречу, а я присоединился к Сэму и его спутникам.

Через некоторое время к нам подошли Виннету и Инчу-Чуна. Вождь взглянул на меня в упор (что напомнило мне пристальный взгляд его сына) и сказал:

– Я слышал обо всем от Виннету. Вы свободны и, надеюсь, простите нас. Ты храбрый и находчивый воин, ты победишь еще многих врагов. Умно поступает тот, кто становится твоим другом. Я предлагаю тебе выкурить с нами трубку мира.

– Охотно сделаю это, ибо хочу быть вам другом и братом.

– В таком случае пойдемте вместе с моей дочерью Ншо-Чи в пуэбло. Я укажу своему победителю достойное его жилище. А Виннету останется пока здесь, чтобы проследить за порядком.

И уже в качестве свободных людей мы отправились в то пирамидальное пуэбло, которое я недавно покинул пленником, идущим на казнь.

Только теперь, когда мы приблизились к пуэбло, я смог разглядеть, какое это было величественное сооружение. Поднимаясь по лестницам, мы достигли третьей террасы. Здесь находились самые лучшие дома, где жил Инчу-Чуна с сыном и дочерью и где теперь предстояло жить нам.

Когда моя «гостиная» была окончательно приведена в порядок, «Прекрасный День» принесла мне трубку мира удивительно тонкой работы и запас табака. Она набила трубку и зажгла ее. После того как я несколько раз затянулся, Ншо-Чи сказала:

– Эту трубку прислал тебе мой отец Инчу-Чуна. Он сам добыл камень для нее из священных скал, а я вырезала ее. Из нее никто еще не курил, она твоя, вспоминай о нас, когда будешь курить ее.

– Вы очень добры, – сказал я, – и я не знаю, как вас отблагодарить.

– Ты и так сделал много для нас, ибо неоднократно спасал жизнь Инчу-Чуны и моего брата Виннету. Сегодня ты мог по праву убить моего отца, но ты не сделал этого. Поэтому наши сердца расположены к тебе, и ты будешь нашим братом, если позволишь воинам апачей так называть тебя.

– Это будет исполнением моего заветного желания! Инчу-Чуна – знаменитый вождь и воин, а Виннету я полюбил с первой встречи. Для меня великая честь быть их другом и братом! Я хотел бы только, чтобы и моим спутникам было хорошо среди вас… А где теперь Рэтлер, убийца Клеки-Петры?

– Его привязывают к столбу пыток.

– И об этом я узнаю только сейчас? Почему же меня до сих пор оставляли в неведении?

– Так хотел Виннету.

– Но почему же?

– Он думал, что ни глаза ни уши твои не вынесут того, что готовится.

– Вероятно, он не ошибался, и тем не менее я и увижу, услышу, если только мне позволят.

– Где произойдет пытка?

– Внизу у реки, Инчу-Чуна увел вас оттуда, ибо ваше присутствие нежелательно.

– Какие муки для него придуманы?

– Все те, которым обыкновенно подвергаются пленники.

Когда я вышел с ней на террасу, мы увидели там Сэма Хоукенса, курившего свою короткую трубку.

– Ну что, сэр, – сказал он, ухмыляясь, – обстоятельства изменились? Да, быть важным барином или жалким пленником далеко не одно и то же! Как вам живется в новых условиях?

– Благодарю вас, хорошо, – ответил я.

– И мне живется неплохо. Вождь самолично нас угощал, а это, если не ошибаюсь, считается особым почетом.

– Где сейчас Инчу-Чуна?

– Ушел снова к реке.

– А вы знаете, что там сейчас происходит? Там пытают Рэтлера!

– Пытают Рэтлера? А нас уводят сюда? Нет, я должен быть там! Идемте, сэр, мы сейчас же спустимся вниз!

– Не торопитесь. Разве вы в состоянии увидеть такого рода зрелище и не бежать тотчас же в ужасе?

– Бежать в ужасе? Какой вы, однако, грингорн, любезный сэр. Поживите немного подольше на Западе и не будете больше думать об ужасах. Парень заслужил смерти, и его казнят на индейский манер. Вот и все!

– Я сделаю все, что в моих силах, чтобы добиться ускорения его смерти.

– Не советую! Во-первых, он не заслужил этого, а во-вторых, ваши усилия будут тщетны. Клеки-Петра был учителем, духовным отцом племени, его смерть незаменимая утрата для апачей, к тому же убийство было совершено без всякого повода. Добиться у краснокожих снисхождения поэтому совершенно невозможно.

– Я, тем не менее, попытаюсь.

– Безуспешно!

– В таком случае я пущу Рэтлеру пулю в сердце.

– Чтобы прервать его мучения? Ради бога, оставьте эту затею! Вы навлечете вражду всего племени. Выбор наказания – их неотъемлемое право, и если вы лишите их этого права, то недавно заключенной дружбе тотчас же настанет конец! Итак, идете вы со мной?

– Да.

– Отлично. Не натворите, однако, глупостей. Я позову Дика и Виля.

Он скрылся в своем жилище и вскоре вернулся вместе с товарищами. Мы спустились по ступеням террасы. Ншо-Чи, опередившая нас, успела уже скрыться от наших взоров. Когда мы из боковой ложбины вышли в главную долину Рио-Пекос, киовов уже не было видно: они ускакали со своим раненым вождем. Инчу-Чуна послал им вслед лазутчиков, так как киовы легко могли вернуться, чтобы отомстить за случившееся. Увидев нас, Виннету подошел к нам и сказал серьезным тоном:

– Почему мои белые братья не остались наверху в пуэбло? Или им не нравятся жилища, которые мы им указали?

– Они нам нравятся, – ответил я, – и мы благодарны за заботу. Мы вернулись, так как мы слышали, что Рэтлер должен умереть. Так ли это?

– Да.

– Но я его не вижу.

– Он лежит в телеге рядом с трупом убитого.

– Какой род смерти ожидает его?

– Пытка.

– Это решено окончательно?

– Да.

– Мои глаза не вынесут такого зрелища!