– Честь Инчу-Чуны и Виннету задета тем, что достаточно было удара кулаком бледнолицего, чтобы сбить их с ног и оглушить. Они должны смыть это пятно, вступив в борьбу с этим бледнолицым. И Виннету должен уступить мне, ибо я старший и знатнейший вождь апачей. Он дал на это согласие и, умертвив Разящую Руку, я восстановлю и свою честь, и честь своего сына! Мы освободим Разящую Руку от веревок и заставим его войти в реку и плыть, но оружия мы ему не дадим. Я последую за ним, захватив томагавк. Если Разящая Рука выйдет невредимым на берег и доберется до кедра, который растет там, на поляне, он будет спасен, как и все его спутники. Тогда они могут уйти, куда им вздумается. Но если я убью его прежде, чем он достигнет того кедра, то всех его спутников также ждет смерть. Однако мы не будем пытать их и не сожжем, а расстреляем. Пусть все находящиеся здесь воины подтвердят, что слышали и поняли мои слова и одобряют мое решение.

Единогласное «хоуг» прогремело в ответ.

Состязание было очень опасным. Как бы я ни плыл по реке: прямо, вкось или зигзагами, – меня неизбежно настиг бы томагавк вождя и я был бы убит. Оставалась, в сущности, только одна возможность спасения: я должен был нырять, а в этом искусстве я, к счастью, далеко не был слабаком, каковым, очевидно, меня считал Инчу-Чуна.

Однако на одно только ныряние я не мог положиться: мне пришлось бы подниматься на поверхность воды, чтобы запастись воздухом, и в эти моменты моя голова представляла бы удобную цель для томагавка. Нет, я вовсе не должен выплывать наверх, по крайней мере, в поле зрения краснокожих. Но как это сделать? Я осмотрел берег по обе стороны и не без удовольствия отметил, что условия местности были благоприятны.

Если я прыгну в воду и не покажусь снова на поверхность, меня сочтут утонувшим и будут искать мое тело вниз по течению, следовательно, спастись я мог, только двигаясь в противоположном направлении, то есть вверх по реке. Тут я приметил одно место, где река подмыла берег, который от этого нависал над водой, представляя удобное убежище. Далее по течению вода нагромоздила у берега целые кучи сломанных и вырванных с корнем деревьев, за которыми я также мог бы укрыться, когда мне придется нырнуть. Сообразив это, я решил притвориться, что побаиваюсь предстоящего испытания, этим я рассчитывал обмануть бдительность краснокожих.

Скинув одежду и оставшись в легких индейских штанах, Инчу-Чуна заткнул за пояс свой томагавк (предварительно освободившись от других мешавших ему предметов) и сказал:

– Можно начинать. Прыгай в воду!

– Нельзя ли мне сначала измерить глубину? – спросил я нерешительным тоном.

По лицу вождя скользнула бесконечно презрительная усмешка. Он приказал подать копье. Я взял его и опустил в воду, но не достал до дна. Это обстоятельство было для меня выгодно, но я сделал вид, что еще более удручен, присел на корточки у воды и смочил себе лоб, как бы опасаясь апоплексического удара при неожиданном погружении головой в воду. Я услышал позади себя насмешливые замечания и смех, это было верным признаком того, что я достиг своей цели. Виннету тоже презрительно улыбался, ему было явно неловко, что он когда-то принял некоторое участие в моей судьбе. Сестра его опустила глаза и не решалась взглянуть на меня.

– Я готов, – крикнул мне Инчу-Чуна. – Что же ты медлишь? Быстрее в реку!

– Разве это так необходимо? – спросил я, заикаясь. – Неужели нельзя решить дела по-иному?

Оглушительный хохот раздался в толпе индейцев.

– Иди в воду! – вторично крикнул Инчу-Чуна и дал мне пинка ногой пониже спины. Только этого я и ждал. Беспомощно растопырив руки, я испустил испуганный вопль и шлепнулся в воду. Но уже в следующий момент я оставил притворство. Достигнув дна, я затем несколько поднялся и поплыл, конечно, под водой, вверх по течению, держась вплотную у берега. Вскоре я услышал позади шум, это Инчу-Чуна прыгнул за мной в воду. Впоследствии я узнал, что первоначально он хотел дать мне возможность немного отплыть, и только тогда броситься в реку, чтобы погнать меня к тому берегу и там поразить топором. Однако, увидав мою «трусость», он отказался от этого намерения и кинулся тотчас же за мною, дабы убить меня, как только я покажусь на поверхность.

– С такой «бабой», – думал он, – не стоит долго возиться!

Между тем я достиг того места, где берег выдавался над водой, и высунул голову из воды. Здесь никто не мог бы меня увидеть, кроме Инчу-Чуны, который плыл по реке. К моему счастью, он повернул голову в противоположную сторону. Я набрал воздуха, снова опустился в воду и поплыл дальше, до нагроможденных у берега деревьев, где опять вынырнул, чтобы запастись воздухом. Ветви настолько скрывали меня, что я мог подольше остаться над водой. Отсюда мне хорошо было видно вождя апачей, который осматривался по сторонам, как хищный зверь, подстерегающий добычу. Теперь мне оставалось проплыть последнюю наибольшую часть всего расстояния, отделявшего меня от опушки леса на том берегу, где заросли спускались к самой воде. Я благополучно достиг и этого места и под прикрытием кустарника вышел на берег.

Здесь я спрятался и увидел к своему удовольствию, что многие краснокожие попрыгали в воду и стали копьями шарить в реке, разыскивая мертвое тело Разящей Руки. Я мог бы преспокойно направиться к кедру и выиграть таким образом состязание, но я не сделал этого: мне не улыбалось достичь победы простой хитростью, я хотел дать урок Инчу-Чуне и обязать его благородством.

Он все еще плавал взад и вперед по реке, не догадываясь даже посмотреть в сторону кустов, служивших мне прикрытием. Тогда я снова вошел в воду, лег на спину таким образом, что только нос и рот торчали из воды и, делая слабые движения руками, чтобы не пойти ко дну, отдался течению. Никто не заметил меня. Когда же я поравнялся с тем местом, где стояла толпа индейцев, я опять нырнул, переплыл под водой реку и, показавшись на поверхности, громко крикнул:

– Сэм Хоукенс, Сэм Хоукенс, мы выиграли, мы выиграли!

Краснокожие увидели меня и подняли страшный гам: казалось, тысячи чертей завопили изо всей мочи. Кто хоть раз в жизни слышал подобный вой, не забудет его никогда. Заметив меня, Инчу-Чуна, сильно взмахивая руками, поплыл в мою сторону, но я не мог подпустить его слишком близко и, выждав некоторое время, повернул к берегу и вышел на него. Здесь я остановился и услышал голос Сэма:

– Бегите прочь, сэр! И добирайтесь поскорее до кедра!

В этом уже никто не мог мне помешать, но мне хотелось проучить Инчу-Чуну, и поэтому я двинулся не раньше, чем увидел его на расстоянии сорока шагов от себя. Тогда я пустился бегом к дереву.

Будь я еще в воде, ему, вероятно, удалось бы поразить меня томагавком, но теперь я был убежден, что он сможет воспользоваться своим страшным оружием, лишь достигнув берега.

До дерева было около трехсот шагов. Пробежав большими прыжками половину этого расстояния, я остановился и посмотрел назад. В этот момент вождь апачей вылез на берег. Он готов был попасть в поставленную мною ловушку. Догнать меня он уже был не в силах, только его томагавк мог бы настичь меня. Он тотчас же вытащил его из-за пояса и помчался вперед. Я все еще стоял на месте. Подпустив его настолько близко, что положение стало опасным, я обратился в бегство и то лишь для виду. Я знал, что он не метнет томагавка, пока я стою не двигаясь, ибо увидев летящий топор, я всегда успею увернуться, тогда как, сохраняя оружие, он сможет нагнать меня и зарубить. Поэтому следовало предположить, что он швырнет в меня томагавк, когда я побегу и, значит, не буду видеть приближающегося удара. Итак, я бросился было бежать, но, сделав около двадцати прыжков, неожиданно остановился и снова посмотрел назад.