Наконец я услышал чьи-то приближающиеся шаги, и вскоре вошел Виннету в сопровождении пяти апачей. Я продолжал лежать как ни в чем не бывало. Молодой вождь бросил на меня испытывающий взгляд и произнес:

– Пусть Разящая Рука скажет мне, здоров ли он теперь.

– Не совсем, – отвечал я.

– Но говорить ты можешь?

– Да.

– И бегать?

– Полагаю.

– А учился ты плаванью?

– Немного.

– Это тебе пригодится… Помнишь ли ты, в какой день предстояло тебе меня увидеть?

– В день своей смерти.

– Да, ты не забыл! И день этот настал… Встань теперь, тебя сейчас свяжут.

Я встал и протянул руки, их тотчас крепко связали. Мои ноги также опутали ремнями, так что я мог передвигаться лишь очень медленно. После этого меня вывели на террасу пуэбло. Отсюда вела лестница на следующую террасу, расположенную ниже. Трое краснокожих стали по ней спускаться, я последовал за ними, с трудом передвигая опутанные ремнями ноги. Два индейца сопровождали меня сзади. Так спускались мы все ниже с террасы на террасу пирамидообразного пуэбло. На всех его уступах толпились женщины и дети, они с любопытством рассматривали меня, и многие из них отправлялись за нами следом. Когда мы спустились вниз, вокруг нас собралась уже большая толпа, жаждавшая зрелища казни.

Пуэбло было расположено в узкой боковой ложбине, которая тут же недалеко выходила в широкую долину Рио-Пекос. Меня повели в эту сторону. Рио-Пекос – довольно мелководная река, особенно летом и осенью, но в ней есть отдельные глубокие места даже в самое жаркое время года. Здесь по берегам имеется обильная растительность и хорошие пастбища, привлекающие индейцев. Мы вышли как раз к такому месту на берегу Рио-Пекос. По обе стороны речной долины возвышался лес, а перед ним тянулись зеленые полосы лугов. Прямо перед нами была большая прогалина, продолжавшаяся и на том берегу, а в месте соединения обеих долин у самой реки простиралась песчаная полоса, шириною приблизительно в 500 шагов. Точно такая же полоса виднелась и на противоположном берегу реки, так что получалась как бы светлая черта, наискосок пересекавшая зеленую долину Рио-Пекос. На этой песчаной полосе не было видно никакой растительности, за исключением громадного кедра, возвышавшегося на том берегу. Это дерево стояло на значительном расстоянии от воды и, согласно решению Инчу-Чуны, должно было сыграть известную роль в событиях рокового дня.

На этом берегу реки было заметно большое оживление. Я заметил тут же нашу запряженную волами повозку, также захваченную апачами. По ту сторону песчаной полосы паслись лошади, предназначенные киовами для обмена на пленных. Недалеко были разбиты палатки, и выставлено всевозможное оружие также для обмена. Между палатками расхаживал Инчу-Чуна со своими людьми, которые оценивали все эти предметы. Тангуа также был с ними, ибо и он, и его воины были уже освобождены. Бросив взгляд на пеструю толпу краснокожих, я определил число апачей примерно в шестьсот человек.

Заметив наше приближение, апачи образовали широкий полукруг около повозки, к которой меня подвели. Воины киовов тоже присоединились к толпе зрителей. Вблизи повозки я увидел Хоукенса, Стоуна и Паркера, которые были привязаны к столбам, крепко вбитым в землю. Меня тотчас же прикрутили к такому же столбу. Эти столбы пыток, у которых нам предстояло погибнуть мучительной смертью, были поставлены в ряд на таком расстоянии друг от друга, что мы свободно могли переговариваться. Рядом со мной находился Сэм, далее Стоун и, наконец, Паркер. Тут же поблизости лежали связки сухого хвороста, так как, подвергнув всевозможным мучениям, нас предполагалось сжечь на костре.

Судя по упитанным лицам моих товарищей, им тоже неплохо жилось в плену, но настроение и у них было не из веселых. Нам никто не мешал разговаривать, ибо Виннету, не обращая на нас внимания, стоял в стороне со своим отцом и вождем киовов Тангуа, тогда как апачи, которые сопровождали меня к месту казни, были заняты наведением порядка в окружавшей нас толпе индейцев.

В центре ее сидели дети, за ними женщины и девушки. Среди последних находилась и Ншо-Чи, которая (я заметил это) почти не сводила с меня глаз. Далее виднелись юноши и взрослые воины.

Наконец Инчу-Чуна, который стоял в промежутке между нами и зрителями, возвысил голос и сказал так громко, что все присутствующие могли его ясно слышать:

– О мои краснокожие братья, сестры и дети, а также вы, воины племени киовов, слушайте!

Он сделал паузу и, заметив, что внимание всех обращено на него, продолжал:

– Бледнолицые – враги краснокожих. Среди них редко можно встретить человека, взор которого дружески направлен на нас. Самый благородный из этих немногих бледнолицых явился к народу апачей, чтобы стать его другом и отцом. Поэтому мы и дали ему имя Клеки-Петра, что значит «белый отец». Все мои братья и сестры знали его и любили. Пусть они подтвердят это.

– Хоуг! – одобрительно пронеслось в толпе. Вождь продолжал:

– Клеки-Петра был нашим наставником во всем, чего мы раньше не знали, но что могло быть нам полезно. Но пришли эти белые, чтобы отнять у нас наши земли и истребить нас. Мы разговаривали с ними мирно. Мы сказали им, что земля эта наша и им не принадлежит. И они ничего не могли возразить, они должны были признать это. Но когда мы потребовали, чтобы они отказались от своих притязаний и ушли, не вводя огненного коня на наши пастбища, они не исполнили требования и убили Клеки-Петру, которого мы любили и почитали. Пусть мои братья и сестры подтвердят, что я говорю правду.

– Хоуг! – громко и единодушно прозвучало ему в ответ.

– Мы привезли сюда труп убитого и хранили его до наступления дня отмщения, теперь этот день наступил. Сегодня мы похороним Клеки-Петру и вместе с ним того, кто убил его. Вместе с убийцей мы захватили в плен и тех, кто сопровождал его, когда совершилось злое дело. Это его товарищи, и они-то выдали нас киовам, хотя и отрицают свою вину. Если бы они находились в руках других краснокожих, то всего, что мы знаем о них, было бы достаточно, чтобы предать их мучительной смерти. Но мы последуем учению нашего «белого отца» и будем справедливыми судьями. На совете старейшин было принято решение, что мы загоним предателей в воду, заставим бороться друг с другом и потом предадим их огню. Однако Разящая Рука, самый молодой из них, произнес слова, в которых слышится мудрость преклонных лет. Да, они заслужили смерть, и все же, по-видимому, они не были так преступны, как мы это думали. Бледнолицый, которого зовут Разящей Рукой, самый благородный из них. Предоставим ему решить это дело, но пусть исход борьбы зависит от знатнейшего из нас. А таков я, Инчу-Чуна, вождь апачей.

Крик одобрения пронесся по рядам краснокожих. Но в то же время апачи были удивлены, что он сам решил вступить в единоборство со мною. Он мог уклониться от опасности, которая, несомненно, угрожала и ему, поручив состязание кому-либо другому. Чтобы рассеять недоумение, он продолжил свою речь: