— Послушайте нас, Геннадий Иванович! — подтвердил Конев.

Невельской подумал, что в самом деле его отважные мальчики-офицеры бессильны без Кира, Семена, Березина и матросов. И люди эти не только исполнители, но, по сути, тоже хозяева дела. Все чаще они присутствовали при принятии важных решений и свободно подавали свой голос. Никогда не говорили лишнего, советы их верны, точны, они привыкают к здешней жизни быстрей офицеров. Бошняк — прекрасный юноша, смелый и энергичный. Но если бы не Семен, что бы он сделал на Ухтре?

— А как вы Николаевский пост нашли? — спросил капитан у Петрова.

— Нужника нет, — отвечал офицер. — За одно этого мерзавца Салова наказать надо! С Николая Константиновича спроса нет, он дитя.

— Вы находите?

— У вас в Николаевске заведено, ваше высокоблагородие, что команда по вечерам пляшет и веселится, а живут как? Пляшут, а женщины ходят в мороз сорокаградусный… Какое этот мерзавец право имел! Рук нет? Двадцать человек! Помещение отвратительное — сырость. И как новую казарму строят, мне не по душе.

— А вы взялись бы построить здесь город, если бы я назначил вас начальником поста?

— Во всяком случае, таких безобразий у меня не было бы. Вот вы просили прямо подавать свое мнение. Извольте!

Утром Конев зашел голый в реку, бил кетин и выбрасывал на берег, порол, ел икру и угощал товарищей.

— Большое богатство, Геннадий Иванович!

Завтракали икрой, ухой из кеты и кетой, жаренной на вертеле кусками.

— Из нее, как из свинины, обед. Правда? Сытно!

— Вон еще идет… Давай живо! — вскочил Подобин, оба матроса, босые, побежали на мель с палками. Кета пошла, вышибая столбы брызг, вилась, толкаясь тучной тушей о песок.

— Хрясь! — с восторгом кричал Конев.

Он думал, что хорошо бы женить Андриана на гилячке, завести кумовство с гиляками.

…В лимане шли под парусом, когда завиднелась военная шлюпка.

— Воронин с Сахалина идет! — узнал Подобин.

Шлюпка подошла. Алексей Иванович перешел на баркас. Он и Невельской сидели на банках друг против друга. Воронин докладывал:

— Беглецов нет, и никто не видел их.

— Но где они? Где? Как их поймать?

— На шлюпке идти на их поиски бесполезно, — продолжал Воронин. — Ветры в проливе сильные, волнение непрерывное.

— Уголь?

Воронин просиял. Он редко улыбался. Углем он занимался как следует. Со шлюпки подали образцы. Матросы на обоих суденышках товарищи между собой, переговаривались дружески, пока стояли борт о борт.

— Это ш Черного мыша или ш Кривой жилы? — спросил Парфентьев у Воронина.

— С Кривой.

— Ш нее, пожалуй, ломать удобней будет. Подальше от берега, но жила толще, легче брать, и, видать, уголь как-то жирней, что ль. Я жег, так ш Кривой лучше горит.

В свое время, вернувшись с Сахалина, Семен говорил: «Вот бы туда ученых мичманов, Геннадий Иванович, пошлать».

— Пароход-то нам пришлют? — спросил Конев. — Угля много, жги!

— А на Черном мысу может быть большая разработка, — говорил Воронин. Он представил рисунки сопок с отмеченными выходами пластов угля.

— А где Дмитрий Иванович? Прошел он в Татарский пролив? Может быть, счастливей нас и захватит беглецов.

— Ботик плох, Геннадий Иванович. Его заливает, он не смог идти. Рысклив и руля не слушается.

— Где же Орлов?

— Отошли двадцать миль от Петровского, и вернулся обратно.

Известие было ошеломляющим. Невельской даже написал в Иркутск, что этот ботик — первенец местного судостроения, что он важней больших кораблей. Предполагалось, что ботик под командованием Дмитрия Ивановича после пробного плавания пойдет на открытие гавани Хади.

— Может быть, команда плоха?

— Нет, Калашников и Козлов. И молодые: Алеха Степанов…

«Какая досада! Кто же теперь пойдет в Хади? Как мы ее откроем?»

Воронин и Невельской перешли на шлюпку. Подняли парус и пошли, обгоняя тяжелый баркас.

— Это не корабль, а плашкоут[24]! — сказал Орлов на другой день, когда в доме Невельских толковали о делах.

— На нем, Геннадий Иванович, через реку людей перевозить, — добавил Козлов.

Тут самолюбия не щадили.

— Я думал, ботик пойдет на открытие в Хади. Если первые плавания будут удачны! Что же теперь делать?

— Надо зимовать в Де-Кастри, — посоветовал Беломестнов.

— Зачем же? — недоуменно спросил Орлов.

«Но Дмитрий Иванович заведует лавкой, послать его на зимовку нельзя», — подумал Невельской, догадываясь о смысле совета казака.

— Мы пойдем с Семеном, — предложил маленький скуластый казак, теребя черные усы. — Да пусть с нами Николай Константинович!

«Отличная идея!»

— Николай Константинович — начальник зимовки в Де-Кастри?

— Конечно, он же офицер! А мы с Семеном уж дом построим. Лодку надо взять у гиляков, Геннадий Иванович.

— Это верно, у них хорошие лодки, — подтвердил Подобин. — Ходят по морю далеко, видели вы, Геннадий Иванович?

— А ты, Подобин, хочешь в Хади?

— Своей волей ни за что!

— Ходки лодки, — сказал Парфентьев. — Я видел у гиляка одну, что и борта прикрыты, и волна не жальет. Вжять такую — и мы жа шемь ден иж Декаштра будем в этой Хадже. А ботик надо жамешто парома перегнать в Николаевшк. Пушть людей череж реку перевожит. Может, гиляки когда мяша привежут.

— Как лед разойдется, тогда только идти из Де-Кастри, — сказал Кир.

— Там же жнакомые. Еткун живет, у них шперва штанем. Они и лодку найдут, и шкажут, когда выходить. От них лочмана примем.

— Пожалуй, верно! — согласился Орлов. «Навострились люди, что придумали!»

— Мне денек можно отдохнуть? — спросил Кир у капитана.

— Отпуск тебе и Семену два дня! Объявите приказом, Алексей Иванович!

— А нам? — спросил Конев.

— Они семейные! Кир, задержись. Надо об артелях столковаться. Мало у нас народу, господа, но делать нечего. Нужны рыбаки и охотники.

…Петров и капитан обедали вместе.

— В Петровском все преимущества цивилизации! — говорил Петров. — А там боцман торговал, крал, обсчитывал команду. Он — жулик!

— То есть как он торговал?

— Скупал меха, рыбий клей, перепродавал маньчжурам.