в который был изнутри подъезда, и у него часто сидели Руль с Храмовым, Женя Беляевская, Сергей Боров из «Коррозии металла» и всякие герлы время от времени. И там, не имея музыкального слуха и чувства ритма, в отдельной комнатенке Никодим барабанил на ударной установке и, не имея еще и голоса, что-то выл. Я там никогда не был, хотя слышал Никодима где-то «поющего», и рассказываю со слов Жени Беляевской, которая сейчас живет в Германии с пятью сыновьями. Артымон тоже имеет пять детей. И Саша Иванов тоже. Эк некоторые из нас расплодились! С этого маленького бизнеса и небольшой зарплаты одинокий Никодим и шиковал (по нашим меркам) в «Джалтаранге» и мог себе позволить ездить на такси. Я, например, не помню, чтобы мои родители хоть раз в жизни в Москве брали такси. Со станции до дачи и обратно, со своими вечными сумками, да, там были скромные тарифы, а в городе… только аристократы и спекулянты.

Умка, Сид, Толик Пикассо, Крыс; стоит Федор Щелковский

Гарик Рижский. Моя акварель

Иштван Ужгородский. Портрет моей работы

Из активных хиппей вспоминаются Антон Европейский с Русланом, Ярик Киллер, Хихус, Женя Кемеровский, Люба Скиппи, Галя Берн, Ира Жужа, Ленин (за огромный лысый лоб, общую схожесть в профиль с Ильичом и свою картавость), Толик Пикассо одно время, Сократ из Минска, Вадим Сироп, Патрик, Леший, Илья Борода, очень активный блондин, Света Таблетка, Сергей Махно с Украины, Гарик Рижский (акварельный портрет которого я нарисовал и который впоследствии стал известным толстовцем), изредка Сеня Скорпион, друг Боба Шамбалы, Алекс Сюсю, Энд с Мадонной, граф Ключевский (последние шестеро олда), Володя Князек, Иштван ужгородский и визуально вспоминается еще пара-тройка десятков безымянной для меня молодежи.

Сильно поддававший в свое время Антон Европейский смог бросить это дело, а когда потом ему предлагали, отказывался со словами: «Я раз изгнал этого злого духа из себя, зачем мне его опять приглашать?» Он расстался с Натали, и где она сейчас, никто не знает.

Тоже был лихой человек, картавый, в очках, тем не менее с нами вполне вменяемый, даже интеллигентный, веселый и без фокусов, в отличие от Руслана, которого частенько приходилось просить утихомириться.

Руслан Индеец

Кстати, про Руслана Индейца, ближайшего друга Европейского. Мне напомнил Шуруп, что это я его, сразу после прихода из армии, привел на тусовку. Он за это очень тепло относился ко мне и моему другу Шурупу. Шуруп про Индейца (кличка, взятая, скорее всего, из песни Феди Чистякова), знавший его с самого начала и до самой его внезапной смерти, говорил, что это был человек с полным отсутствием чувства страха. В конце 80-х – самом начале 90-х он заимел учебный муляж гранаты лимонки и ею запугивал кооператоров, протягивая в палатку и предлагая поиграть, выдернув чеку. Требуемая сумма собиралась в течение суток. Он не ценил эти деньги и хранил на общие нужды своей коммуны в корпусе раздолбанного советского радиоприемника, откуда кто угодно мог брать 10, 25, 50 рублей, что было неплохими деньгами. Сам этот корпус находился в скватте, который он захватил, вернее организовал, с Шерифом, Шерханом и Антоном Европейским (единственный из них живой сейчас, в 2022-м) прямо над тем кафе-тусовкой «Ударник» в стареньком купеческом особняке. Мы и до этого знали, что дом необитаем, и раз, когда эта компания искала, где можно тихо выпить и подкурить, залезли в него и нашли квартиру, из которой была видна вся тусовка и даже Кремль чуток… Руслан, как говорили, «отбил скватт», даже дом, от ментов. Это означало, что менты, то есть участковый с помощниками, которые рано или поздно узнавали про захваченное самовольно помещение, приходили и пытались население, вернее самозаселившихся, выгнать. Но часто скваттеры могли договориться с ментами, что если те будут терпеть самозаселенцев, то последние больше никому другому в доме не дадут заселиться (особенно опасны были бомжи, из-за которых нередко происходили пожары и потопы). Чаще всего менты соглашались. Так было и со скваттами на Ямках (Маяковке) примерно в то же время.

Кстати, Руслан не боялся и злобных байкеров, подходя один к нескольким и забирая у них через драку какие-то вещи и деньги. Был весь израненный, в шрамах и переломах. А умер он просто: полный сил молодой здоровый человек пришел домой, сел на стул и помер… так же, как позже, в мае 2021-го мой лучший друг Илюша Гущин у себя на даче в Александрове. Проплыл километр в озере, покосил траву на участке и, почувствовав неладное, присел на стул. Аневризма аорты, будь она неладна…

Арбатская выставка 6 сентября 1986 года. Завоевание свободы

Это событие начиналось так. За день или два мы поехали к Нине Коваленко и долго разговаривали не столько о предстоящей акции, так как понимали степень импровизации в таких делах, сколько о всяких делах «доверистов», просто о художниках и немного о западных корреспондентах, которых она знала. Мы обзвонили некоторых из них и тех многих, телефоны которых я заботливо переписал у Саши Жданова со стенки. К ней как раз в тот вечер приходил даже один, импозантный господин из «Los Angeles Times». Какой интерес мог быть у людей из солнечной Калифорнии к скромной художнице из Сибири, я не знаю, но так как он был, то это говорило об их широком мировоззрении.

А часов в 6 вечера в день до выставки мне в дверь позвонил участковый Петрушин и предложил следовать за ним в мое 90-е отделение милиции, где со мной сначала для проформы осторожно поговорил полковник в форме, начальник этого отделения, а потом в задней комнате какие-то два упрелых субчика три часа отговаривали меня от этой выставки. Сразу решили напугать: «Мы из КГБ». Окей. Я был совершенно спокоен и совершенно не понимал преступности своих развлекательных замыслов, тем более для целого государства. В конституции не запрещено, да и закона никакого не было, запрещающего уличные выставки. На это им нечего было возразить, и в конце они просто взвыли: «Но вы же пригласили иностранных корреспондентов!!» Ну и что? Эти, по крайней мере, точно придут, а если бы наших позвал, то наши бы не пришли. «Виталий Иванович, мы вас просим, не зовите иностранцев!» Как я мог их не звать, когда уже позвал? Ребята явно не знали, что им делать и как меня отговорить. И я ничего определенного им сказать или пообещать не мог, так как все уже было запущено, и мы только зря тратили время. В результате я был отпущен домой, где мы и спали до 6 часов утра. По совету Нины встать надо было рано и сразу выйти с картинами из дома и шляться по городу некоторое время, а потом встретиться с ней и пойти на акцию.

При выходе из подъезда в 7 утра мы увидели дежурившего у дверей оперативника. амбалистого и неуютного типажа, который курил сигарету и молча на нас смотрел. Расчет, видимо, был, что мы его испугаемся и вернемся. Мы испугались, но прошли мимо него по своим делам. Он за нами не пошел. И вроде никто не пошел. Это была суббота, и народ после рабочей недели отсыпался. На улицах ни души. Почему нас с Леной тут же не загребли, непонятно.

Мы доехали до «Тургеневской» и на лавочках Чистопрудного бульвара встретились с Ниной, которая тоже привезла свои работы. Сидели, болтали, но в какой-то момент я захотел пúсать. Нет чтобы в кустики сходить, я пошел в единственный общественный туалет во всей округе. Он был в подворотне в доме справа от метро. Спустился я в него, а там у писсуаров стоят с красными бессонными глазами оба вчерашних разговорчивых суслика из КГБ, которые, даже не дав мне совершить то, за чем я пришел, заломили мне руки и выволокли во двор этой подворотни, где нас ждал тесный «Москвич», в который мы еле втиснулись. Я был зажат между этими болванами на заднем сиденье. Главный, майор, сидел справа, но держал