Свидетельствует В. Семичастный: «Подогнали трап. Мы подошли. Он вышел хмурый, не очень приветливый. Обычно он, когда ходит, что-нибудь шутку или что-нибудь, а тут он такой, вот руку так протянул: «А где остальные?» Я: «Так остальные в Кремле, Никита Сергеевич».

Аэропорт только внешне выглядел пустынным. По приказу Семичастного здесь скрытно разместились вооруженные сотрудники «девятки».

Для страховки.

Но им было приказано сидеть тихо и не высовываться.

13 октября в 16.00 в первом корпусе Кремля, на втором этаже в Овальном зале, собрались члены Президиума и секретари ЦК. После реконструкции это помещение за номером 61 не сохранилось, но по фотографиям вы можете представить всю обстановку того времени. Место председателя, как и договорились заранее, оставили свободным. Его и занял Хрущев.

Ввиду чрезвычайной и в то же время деликатной ситуации стенограммы этого заседания вообще не велось. Документальных улик в таких случаях не оставляли, но записи заведующего общим отделом ЦК Малина сохранились. В фильме мы впервые показали этот документ.

Цитируем…

«Сначала, как договорились, по плану взял слово Брежнев, разъяснивший Хрущеву, какие вопросы возникли в Президиуме ЦК. Чтобы Хрущев понял, что он в изоляции, Брежнев сразу подчеркнул: вопросы эти ставят секретари обкомов, им непонятны очередные хрущевские новшества. Обвинив Хрущева в непартийном обращении с товарищами, Брежнев призвал собравшихся высказаться. Хрущев начал активно оправдываться. Присутствующие поспешили прервать своего вождя. К трибуне подошел Шелест.

На конкретных примерах он доказывал, что деятельность Хрущева идет во вред партии и стране. Его поддержали и другие. Самым эмоциональным был Шелепин. Зазвучали слова «авантюра», «карусель», «злоупотребление властью», «демагогия».

Хрущев был ошеломлен массированной атакой. Однако свою главную задачу — заставить его уйти по собственному желанию — заговорщики еще не выполнили. Пока Хрущев обреченно бился со своими коллегами, шеф КГБ ходил по коридорам первого корпуса и отдавал команды. Сейчас, когда главное охраняемое лицо Советского Союза вызвали его же коллеги, самое время сменить охрану. Тем более что те, кто в Овальном зале дружно клевал вождя, по-прежнему трусили и на все сто процентов не верили в успех предприятия. Никто из заговорщиков не знал, какие команды отдал Хрущев своей личной охране.

Рассказывает Н. Васильев: «Мы приехали в Кремль меняться. В это время нам навстречу идут пять руководителей, секретари ЦК приехали. И Шелепин сказал, говорит: «Ну что, арестовывать идете?» Я: «Да нет, чтобы меняться мы идем, потому что здесь заседание». — «А, ну ладно».

После заседания Хрущев едет к себе домой в особняк на Ленинские горы. Он в таком состоянии, что даже не заметил — в его кремлевской приемной другие лица. Водитель автомашины тоже заменен, заменены постовые у въезда на территорию. Появился пост со стороны реки, и за его машиной идет «хвост». Ему уже не до этого — он проиграл. Завтра Хрущев будет сдаваться. Он это знает, поэтому свои личные вещи из кремлевского кабинета уже сейчас привез домой.

Н. Васильев: «Мы, конечно, встречали его там, ждали. Никита Сергеевич вышел, ничего не говоря, прошел прямо наверх в дом, а из машины вышел еще Анастас Иванович Микоян, который жил рядом, в особняке рядом там был проход в калиточку, он задержался (был еще Серго Микоян), он задержался с нами буквально на минуту. Мы, конечно, стали его спрашивать. Он сказал, что все, так сказать, кончено, отставка, но вот, говорит, Хрущев забыл, что и при социализме бывает борьба за власть».

Когда Хрущев уединился в своем кабинете, вступил в действие завершающий этап плана руководителя КГБ по замене и разоружению охраны. На посты уже поставили новых людей, но деликатность момента была в том, что личная охрана Никиты Сергеевича все еще была при нем и с оружием не расставалась. Мало того, по инструкции офицеры обязаны были выполнять все распоряжения охраняемого. Это могло означать только одно: прояви Хрущев упрямство, могла бы пролиться кровь.

Вспоминает Н. Васильев: «Вечером, значит, приехали с 9-го управления сотрудники во главе с Казеевым, майором, и сказали: «Николай Федорович, есть указание, чтобы вся ваша охрана сдала оружие и сменить посты». Я им ответил, что я посты снимать не могу, как мне не положено, это может сделать только начальник Управления, пусть он снимает, а если замена, я могу сделать.

Тут же решили, чтобы не нарушать инструкцию, посты не снимать, а просто заменить на них людей. Что бы было, если бы охраняемый или в частности вот в данный момент Никита Сергеевич присутствовал при разоружении? Конечно, по нашей инструкции и по моим бы действиям, если бы мне Никита Сергеевич сказал, что Николай Федорович, кто это к вам пришел и кто это может вас разоружить, то я бы не подчинился, не подчинился. Но это было сделано уже основательно. То есть подготовлено, и я уже был в курсе дела».

В 10 часов утра заседание Президиума ЦК продолжилось. Хрущева надо было добивать. Эту задачу выполнял Полянский. Он припомнил Хрущеву все, даже то, как тот сквернословит, «от чего не только уши вянут, но даже и чугунные трубы краснеют».

Дурак, бездельник, лентяй, вонь, грязная муха, мокрая курица, дерьмо — это только печатные из употребляемых Хрущевым оскорблений.

Подгорный продолжил тему, подчеркнув, что для партии и страны будет лучше, если Хрущев сам попросит об освобождении.

Итог обсуждения подвел Брежнев.

Потом единодушно решили освободить Хрущева от всех постов. Микоян тоже был «за». Хрущеву зачитали уже подготовленное его же собственное заявление об отставке. В нашем фильме мы показали это заявление впервые. Сразу бросалось в глаза то, что подпись на заявлении отличалась от обычной подписи Хрущева на других документах. Никита Сергеевич явно был подавлен и расстроен. Он четко осознавал тот факт, что игра была проиграна, и ему уже ничего другого не оставалось, как поставить подпись под бумагой, которой он не писал.

Вспоминает Николай Егорычев — в 1964 г. первый секретарь Московского городского комитета КПСС: «Буквально за полтора-два часа до начала Пленума звонит мне Леонид Ильич: «Коля, слушай, а стоит ли нам открывать прения на Пленуме, ведь на трибуну полезут самые подхалимы, те, кто больше всего выслуживался перед Хрущевым, они и начнут его поливать». Но потом, как выяснилось, конечно, у Леонида Ильича были совсем другие мысли. Он понимал, что мы сгоряча выскажем все, что у нас наболело, а он как раз думал о другом. Он думал о том, чтобы вернуться к такому положению, чтобы он оставался лидером, единоличным лидером, чтобы он возглавлял Политбюро».

Боялся Брежнев неожиданной дискуссии еще и потому, что Хрущев как сильный оратор мог раскачать зал и повернуть Пленум в другую сторону. Поэтому Хрущеву перед заседанием строго-настрого запретили выступать как с репликами, так и с просьбами.

На этом странном Пленуме в Москве присутствовали 153 из 169 членов ЦК, 130 из 149 кандидатов, 46 членов Центральной ревизионной комиссии из 63.