Не зная, когда точно начнутся дожди, было сложно предположить объем урожая, сколько какао дадут плантации в долине Змеиной реки — в этом случае речь шла о довольно больших суммах.

Путаница и неразбериха: кого-то это мало волновало, а некоторые беспокоились и тревожились. Турок Фадул должен был получать деньги от клиентов, которым он продал в рассрочку или дал в долг, платить поставщикам — и то и другое было привязано к точным датам, записанным по-арабски в специальной тетради. Меренсия считала воскресенье святым днем отдыха, как то предписывается Законом Божьим; речь шла о Боге гордых гончаров, в то время как Бог Фадула, менее суровый, разрешал торговать в воскресенье — разумеется, повышая цены, а соответственно, и прибыль. Бернарда мучилась, пытаясь угадать счастливые дни, когда приезжал крестный.

Приезды крестного, смысл ее жизни. Раньше — быстрая остановка — ах, слишком быстрая! — по дороге туда или обратно между фазендами Аталайа и Боа-Вишта, а в последнее время он проводил с Бернардой целую ночь: ах, и ночь была слишком коротка! Из-за абсурдного календаря Жерину даже капитан Натариу да Фонсека был вынужден поменять привычки и расписание.

5

«От чего смеешься, от того и плачешь», — утверждают проститутки. А они в этом толк знают. Бернарда на своем опыте убедилась, что пословица не лжет — и так и эдак, — в течение одной короткой бесконечной ночи. Именно после той ужасной ночи — самой страшной, какую только можно себе представить, — когда она почувствовала, что теряет его навсегда, крестный решил поменять расписание и увеличить отмеренную ей скудную меру счастья. Бернарда сдержала слезы — у нее был опыт запирать плач и всхлипы в груди. Она посмеялась хорошо, потому что посмеялась последней, если разобраться в причинах и следствиях.

Когда раз в месяц капитан ехал в Боа-Вишту, то показывался у нее с утра, а возвращаясь в Аталайу, спешивался с мула после полудня. Это были короткие встречи: все хотели увидеть его, перекинуться парой слов, узнать новости, он довольно долго сидел в кабаке у Фадула.

Утром или вечером, пока Бернарда и капитан снова и снова наслаждались друг другом на походной койке, Корока готовила сладкий кофе с рападурой, чтобы подать его горячим во время нескольких минут разговора перед отъездом. Приезжая из Аталайи, Натариу привозил новости о семье, о Зилде и детях: «Крестная шлет тебе благословение и вот этот отрез ткани на юбку». Когда он ехал из Боа-Вишты, тема была одна — новые посадки какао. Он с энтузиазмом обсуждал изменения и открывающиеся перспективы — довольная, Бернарда хлопала в ладоши. А если, наоборот, говорил о дождях, которые могли быть долгими и задушить ростки, Бернарда отгоняла плохие предсказания, обещала солнце. Она не забывала, прощаясь, попросить благословения крестной. Это были проклятые, мучительные минуты: нужно прожить еще один бесконечный месяц, чтобы снова прижаться к его груди на несколько секунд, слишком коротких для такой безмерной страсти. Когда же он проведет с ней целую ночь, от первых сумеречных теней до утренней зари? Когда, крестный?

И что же? Одним из тех давних, далеких вечеров, наслаждаясь кофе, приготовленным Корокой, крестный неожиданно заявил, что через две недели, возвращаясь со свадьбы дочери Лоренсу Батишты, начальника станции в Такараше, он останется на ночь в Большой Засаде и согреет кровать крестницы. Всю ночь с ней? Ах, благословен Господь! Самая лучшая, самая желанная новость. Бернарда не могла поверить, что это правда. Радостная, сама не своя от счастья, она попросила крестного повторить еще раз. Сомнений не было: через воскресенье — это меньше чем две недели. Целая ночь.

«Все точно так и будет», — подтвердила еще раз Корока, после того как Натариу пришпорил мула и пустился в путь. Страницы календаря с черным шрифтом указывали обычные дни недели — понедельник или субботу, — а вот воскресенье было зеленым, чтобы подчеркнуть святой день, праздничный. Хорошо еще, что был календарь Жерину, потому что в Большой Засаде дни были одинаковыми, а праздник случался только тогда, когда Педру Цыган устраивал танец-форободо в ночи наплыва погонщиков и приезжих.

Равнодушие Бернарды к календарю, висевшему на стене амбара, сменилось настоящей страстью: каждый день поутру она приходила, чтобы еще раз удостовериться, что время тянется ужасно медленно. Она увидела, как появилась и исчезла первая зеленая страничка в маленькой пачке отрывного календаря, начала ждать вторую, и была такой беспокойной и нетерпеливой, что один из наемников сказал:

— Девчонка совсем с ума сошла. Окончательно двинулась.

— У Бернарды с головой плохо, — уверял Жерину, вспоминая ее — разъяренную и язвительную — в ночь ограбления.

Откуда могла она знать, что красивый календарь опаздывает на три дня? Ее на целую ночь снял один работник — своим потом, ножом и мотыгой он заработал эти деньги, копил их монетка за монеткой, чтобы насладиться без спешки, всласть, знаменитой Бернардой. Она как раз была под ним в кровати — а в голове только крестный, — когда услышала легкий шум перед домом. Она насторожилась: снаружи кто-то пытался открыть засов, втыкая кинжал в замочную скважину. Бернарда испугалась и дернулась, тип на ней застонал от удовольствия, почувствовав неожиданную реакцию, и ускорил ритм соития — какая женщина! Правду о ней говорят.

Бернарда сразу поняла, сомнений никаких не оставалось — это крестный, он приехал раньше. Она хотела встать, но не успела. В скудном свете керосинки, горевшей в комнате, она увидела тень, которая обрушилась на походную кровать, и силуэт в дверях комнаты. Бесстрастный — авторитета и так хватало — голос приказал:

— Убирайся отсюда, да побыстрее.

В темноте работник не узнал пришельца. Крупный мулат, привыкший к потасовкам в борделях, решил, что это один из пьяных наглецов — много хвастовства, да мало сути. Не слезая с Бернарды, он заорал:

— Почему это я должен убираться? И не подумаю!

— Потому что я приказываю.

— А кто ты такой, чтобы мне приказывать? — Он встал, намереваясь преподать наглецу хороший урок.

— Я капитан Натариу да Фонсека. — Он отошел, освободив выход. В отсветах фонаря блеснула сталь парабеллума.

— Ради Бога, капитан, не стреляйте!

Работник сгреб штаны и рубаху, выбежал в дверь и исчез в зарослях, остановившись, только когда почувствовал себя в безопасности. Ему страшно повезло: он разглядел капитана, прежде чем совершить безрассудство и дать ему в морду, приговорив себя тем самым к смерти. С этой помешанной — будь она сто раз самая красивая, а она такой и была, — он никогда больше не ляжет, даже бесплатно. Боже спаси и сохрани!

Бернарда встала, ошеломленная, даже благословения у крестного не попросила. Натариу спрятал оружие. Лицо непроницаемое, голос строгий, суровый:

— Я предупреждал, что буду спать здесь сегодня. Ты забыла?

— Крестный сказал, что приедет в воскресенье. Я еще сегодня глядела в календарь кума Жерину.

Из соседней комнаты послышался голос Короки:

— Это правда, я была вместе с ней, и на календаре был четверг. — Сказав это, она вернулась к своим делам — успокаивала перепуганного клиента, который предлагал заплатить и убраться. — Не волнуйся, мальчик, не бойся.