Далила гордо вильнула своим затмевающим солнце задом и заявила, что является крупным специалистом в этом деле. На плоскогорье, в сертане, где она родилась, народ, который разводит скот, живет этим — солит свежее мясо и вялит для полковника Рауля — того самого, сообщила она походя, который лишил ее девственности. Они солят также свиней и мелких зверушек, разных птиц. Их жарят для еды и чтобы продавать на ярмарке. У птичек жуют все, даже кости.

Поначалу общество — если можно его так назвать в силу малочисленности — состояло из трех компаньонов: Тисау с дичью, Фадул с солью и Далила со своим опытом. Впрочем, оно вскоре разрослось. Лупишсиниу и Баштиау да Роза соорудили шест с перекладиной, на котором можно было развешивать соленое мясо. Другие женщины пришли помочь, и во время засола на берегу реки собралось много народу. Они обменивались шутками, прибаутками, хохотали — весело было. Много работы, мало мяса; впрочем, достаточно, чтобы каждый получил свою долю. Фадул понял, что о торговле тут даже речь не идет — не те масштабы, — но в любом случае дело того стоило: не все в этом мире измеряется деньгами.

Палящее солнце способствовало успеху предприятия — в те жаркие дни тяжелой работы дождя не было. Когда Далила с высоты своих таманку[64]и своего опыта заявила, что вяленое мясо готово — можно его жарить и есть, — то устроили настоящую пирушку. В глиняном горшке Бернарда и Корока потушили часть мяса с фасолью, а Котинья сделала десерт из плодов хлебного дерева — вечно незаметная Котинья! Собрали немного денег, чтобы купить у Фадула бутылку кашасы, а сам продавец тоже поучаствовал, сбавив цену. Закончилось все песнями.

Так родилась идея воскресного обеда. Тисау не на шутку разволновался и выступил с предложением, которое остальные участники трапезы встретили бурными аплодисментами: организовать обед, который будет собирать их вместе каждую неделю, чтобы набить брюхо, поговорить и посмеяться. Сначала участников было не много, а потом и остальные присоединились. Продуктами или работой, так или иначе, почти все поучаствовали в подготовке пирушки и в ней самой. Педру Цыган, когда бывал на месте, помогал музыкой, и тогда, помимо песен, были еще и танцы.

Под навесом посреди пустыря собиралось в полдень все немногочисленное население. Тисау и Фадул, Жерину и наемники из амбара, Гиду и Баштиау да Роза, Балбину и Лупишсиниу, Корока и Бернарда, Зе Луиш и Меренсиа, Зулейка и Далила, Котинья — специалистка по сладостям.

Меренсиа благодарила Господа за святой день, Фадул сопровождал ее молитву, бормоча по-арабски, проститутки говорили «аминь». Погонщики специально задерживали отправление, чтобы поесть и выпить в компании.

1

Однажды рано утром негр Каштор Абдуим, подковывая осла по кличке Пиасава, бросил взгляд в глубину кузницы и заметил щенка, лежавшего у горна. Ему подумалось, что дворняжка принадлежит Лазару, ветерану тропинок Большой Засады, или Кожме, его сыну и помощнику, смелому мальчишке. Наверное, он недавно у них появился, потому что Тисау не припоминал, чтобы за караваном ходила собака. Насквозь промокший, прежде чем пуститься в путь, пес, видать, решил погреться у печки. Тисау ему не завидовал: треклятая погода.

Из-за плохого состояния дорог — то, что имелось, и дорогами-то назвать нельзя было, приходилось передвигаться по нескончаемой, опасной грязи — Лазару пришел глубокой ночью, ругаясь на чем свет стоит: среди бела дня старый осел Пиасава потерял подкову и захромал, а ведь они и так опаздывали. Там уже не копыто, а черт знает что!

Они встретили рассвет в дверях кузницы, намереваясь достигнуть Такараша до отхода поезда. Пока Кожме затягивал узлы на брезенте, покрывавшем груз, чтобы защитить его от мелкого, непрекращающегося дождя, Лазару задержался, любуясь точностью и ловкостью движений Каштора. Головы и плечи погонщиков были покрыты мешковиной, превратившейся в плащи и капюшоны, ноги босые, штаны подвернуты — отец и сын скользили по грязи и проклинали затянутое тучами небо, тусклое и печальное.

Речь шла не о внезапно налетевшем облаке, неожиданном и быстром ливне, какие случаются летом, не оставляя следов — солнце все равно продолжает глядеть с высоты своим желтым глазом. Началась зима — бесконечный дождь, мрачные дни, холодные ночи, серый горизонт, грязь и мелкая морось.

В селениях и местечках, в местах ночевки погонщики со своими помощниками искали утешения у проституток; в кабаках и лавчонках согревали грудь и глотку глотком кашасы. Прежде чем пуститься в дорогу, Лазару и Кожме выпили по рюмочке в заведении Фадула. Накануне они приехали слишком поздно, чтобы пойти к проституткам. И в том, что касалось женщин, и во всем остальном вкусы у них совпадали — это естественно; в дороге, объезжая овраги и обрывы, они оба думали о Бернарде. Мечты отвлекали от усталости, сокращали бесконечные лиги пути. Даже если это будет не Бернарда, такая желанная, то и любая другая пойдет.

Заново подкованный Пиасава заревел, лягнул воздух и присоединился к каравану. Лазару, отдавая деньги, пошутил:

— Он доволен, сукин сын, — ботинки-то новые.

Кожме погнал ослов, Каштор пожелал им доброго пути и вернулся в кузницу — попозже, когда утихнет дождь, он пойдет собирать добычу из ловушек. Пес, лежавший рядом с горном, поднял голову и вильнул хвостом. Негр, сложив руки ракушкой и приложив ко рту, прокричал:

— Лазару! Щенок!

Лазару остановился:

— Какой щенок?

— Ну, который с вами.

— С нами? Не было с нами никакого щенка, у тебя видения.

Если он пришел не с караваном Лазару, то тогда с кем?

«Хозяин рано или поздно объявится», — подумал кузнец. Решив доискаться правды, Тисау уселся в кресло Шанго — так он называл большой квадратный камень, принесенный из зарослей и стоявший рядом с пежи. Он поднял руку, и дворняжка попыталась встать, но едва сумела удержаться на ногах. Пес с трудом приблизился, волоча задние лапы и виляя хвостом. Вблизи он был усталый и истощенный, хилый и грязный, кожа да кости, и Тисау сделал вывод, что это ничейная собака, бродячая — ищет, где бы поживиться отбросами, да сучку в течке. Как пришел, точно так же и уйдет.

Он слегка приласкал его, почесав за ушами. Затем осторожно ощупал: кто-то хорошенько врезал псу по задним лапам, так что его согнуло. Щенок взвизгнул, почувствовав, как рука негра трогает волочащийся зад, залаял, когда тот надавил сильнее, но перелома не было. Пока длился осмотр, щенок не переставал махать Каштору грязным, облезлым, жалким хвостом. Пес был не очень крупный.

2

На лай пришла любопытная Эпифания — узнать, что происходит. Талия обернута куском цветастого ситца, грудь на виду — казалось, ее не беспокоит утренний холод. Она испугалась, увидев собаку — грязную попрошайку. Эпифания сочувственно спросила:

— Откуда взялся этот гонимый дух?