— Богдан Гатило, — сказал Лощиц — и Параска Корбут.

Я повторил с сомнением:

—Параска Корбут... Он поинтересовался:

—И что?

— Она женщина, — протянул я, — судя по имени и фамилии. Хотя теперь это уже не показатель, но все же хохлушка... а украинки, как подсказывает мой школьный опыт, все еще привержены традиционным ценностям. Да и украинская природа протестует...

Он хмыкнул:

— Я тоже люблю украинскую природу. Именно в том смысле. А какие видишь сложности?

— Украина вошла в Евросоюз, — напомнил я, — хоть и частично, а потому более европеоидная, чем европеоид­ные европейцы. Большие паписты, чем папа, и рояли-стее короля. Она мою попытку спасти ее может расце­нить как сексизм! Как демонстрацию превосходства мужчин над женщинами. Мало того что может отказать­ся от спасения в лице мужчины, меня еще и по судам затаскает ее общество феминисток!

— Это пройдет как секретная операция, — сооб­щил он.

— А наши местные феминистки? — спросил я. Он посмотрел с непониманием.

— Какие? Я пояснил:

— Не может же наше руководство быть без фемини­сток в нашей организации?..

Он вздохнул.

— Да, женщин в руководстве ровно половина. Хотя такая статистика запрещена, но уже принято постанов­ление, что все сотрудники должны вне зависимости от пола именоваться особями. Сперва было предложение насчет введения в оборот термина «особь 1» и «особь 2», но никто не захотел быть вторым. Такая же судьба по­стигла и проект «Особь А» и «Особь Б». Потому пока просто особи.

— Это правильно, — согласился я. — Так как насчет того, что вместо меня лучше кого-то из женщин?

Он покачал головой.

— Ни у одной из наших женщин нет твоего уровня подготовки... или индекса твоей удачливости, как пред­почитают именовать в руководстве. Потому предпоч­тительнее, несмотря на, послать тебя. А все последствия корпорация берет на себя, в том числе и судебные иски. Не забывай, самые лучшие юристы у нас!

— Это хорошо, — сказал я с сомнением... — Я по­смотрю, что там и как.

Он сказал негромко:

— Если быть совсем уж точным, обоих вытаскивать не обязательно. Ввиду важности информация продуб­лирована.

— Достаточно одного?

Он кивнул.

— Да. Можно, как я уже говорил, вообще вытащить вместо них чип, который они выкрали. Этого достаточ­но. Но это между нами.

Я сказал понимающе:

—Да, журналистам скажем другое. Понял.

—Тогда начнем, — сказал он. — Машина у подъезда, билет на самолет забронирован. Поторопись. Чем ско­рее начнешь, тем больше шансов на успех, пока там еще неразбериха после захвата...

Я поднялся.

—Все, бегу.

—Стой, — сказал он. — У тебя Наташа с собой?

—В часах, — ответил я.

Он вздохнул, вытащил из ящика в столе красивый камешек на цепочке, какие сейчас в моде среди раско­ванной молодежи.

— Возьми. Когда голос от запястья, как-то не сов­сем...

Уже в коридоре я накинул цепочку на шею, каме­шек разместился на груди почти под подбородком, в нем Наташа, внучка знаменитой Сири, что перево­дила с языка на язык с такими милыми ошибками, что потом даже не хотелось менять на ее дочку Лялю, а Наташа переводит вообще идеально точно, мгно­венно подбирая любые сложнейшие идиомы и проговаривая их именно натуральным голосом говоря­щего.

Девочки на ресепшене на этот раз проводили меня заинтересованными взглядами, явно заметили и побле­скивающий камешек на груди, что означает зарубежные поездки.

Машина с водителем за рулем, а рядом с ним сел крепкий парень в темном костюме, чуточку мешкова­том, но это чтобы спрятать два армейских пистолета и бронекостюм.

Я, чтобы не попасть впросак, держался солидно и не вступал в разговоры, так могу сойти за суперпрофи, ко­торому уже обрыдло спасать мир каждую неделю, а то и дважды в день...

Вообще-то странный мир. Жизнь объявлена высшей ценностью, вся промышленность работает на то, чтобы ее продлить, быстрыми шагами приближаемся к бес­смертию, но войны гремят вовсю, с обеих сторон уби­вают с упоением, и убитых не складывают в криокамеры для будущего оживления, а тут же небрежно забра­сывают землей, закапывают во рву.

Экскаваторы в цене, постоянно роют эти самые рвы... Хотя кто знает, бессмертия на всех не хватит, а чтоб не требовали, не лучше ли убить пока что поболь­ше народу?

Все равно воюют и убивают друг друга не ученые, элита человеческого вида, а серая масса, которая тоже чего-то там хочет и даже иногда осмеливается требовать. Не фиг требовать, вот автомат в зубы и топайте отстаи­вать истинные ценности... Какие? Да какие-нибудь, они всегда отыщутся. Хлеба теперь на всех хватает, оста­ется воевать за ценности. Их, правда, тоже хватает, но наши лучше всех прочих, потому пока всех не затоп­чем...

Показалось здание аэропорта, наш автомобиль свер­нул, огибая слева, там небольшая будочка, откуда сразу дали отмашку, и мы выехали прямо на тягач, что как раз подтащил самолет на взлетную полосу.

— Все, — сказал водитель и вздохнул, — хорошо быть ВИПом. Никаких проблем...

Я поблагодарил кивком, вылез, сказал благожела­тельно бодигварду:

— Ремешок левой кобуры затянул слишком уж. Нога занемеет.

Водитель взглянул на него косо, а бодигвард пробор­мотал виновато:

— Да я всегда на третью дырку, но тут свадьбу друга отмечали, я за два дня пять кило набрал...

— А-а, — сказал я, — тогда ничего. Сбросишь.

Они смотрели молча, как я пошел к самолету, это на обратном пути поговорят, что везли суперпрофи, кото­рый замечает даже такие мелочи. Но все-таки... как?

Посадка давно закончена, я подошел в момент, ког­да собирались поднимать трап. Бортпроводница, стоя на верхней ступеньке, вскрикнула:

—Мы улетим без вас!

—Тогда вас собьют, — заверил я жизнерадостно. Она дождалась, пока я бодро взбежал наверх, в ее нагрудном кармашке едва слышно пикнуло, удосто­веряя, что мой билет в порядке, хотя билетов в преж­нем виде давно нет, а я прошел по салону к своему месту.

Лайнер обычный пассажирский, не лоукостер, но и не ах-ах, а так, средний, потому в аэропорт под Па­рижем прибудем через полтора часа, старомодная дикость, поезд Макса доставил бы за двадцать минут, но те пока носятся только по Штатам, Китаю и Япо­нии...

Мое место у окна, рядом уже со всеми удобствами разместился толстенький человечек с круглым лицом юриста и движениями менеджера, уже пристегнут.

—Турист? — спросил он живо. — Я Жан Люпарель, юрист.

—Турист, — согласился я. — Все мы туристы в этой жизни...