Что ж, план хороший. Только все равно надо прикинуть – куда целить-то?

Снежана для пробы боязливо кольнула себя острым концом осколка в подушечку пальца.

Ай! Больно-то как!

Она принялась дуть на уколотый палец. И как это у японских самураев хватало духу вспороть себе ножом живот? Ужас-то какой!

Нет, она, Снежана Преображенская, явно не самурай. Но как же свобода-то, а?

Так куда же бить?! Больше, чем на один удар, ее, конечно, не хватит. Если рана будет пустяковой, то Лёка просто перевяжет ее, и все. Еще, может, и по щекам надает. Снежана вспомнила пощечину, которой Лёка наградила ее, отведав душ из мочи. Хорошая такая была пощечина, увесистая…

А если рассечь вену – сумеет ли Лёка остановить кровь, хотя бы пока скорая будет ехать? Может быть, и не сможет. Кто ее знает, какая она там медсестра! И будет тогда не свобода, а могила с крестом.

Так куда бить-то, а?

– Положи!

Лёка стояла у двери, сильнее обычного наклонив голову к плечу. Она держалась за правый бок. Лицо ее было совсем серым. Вокруг поясницы был намотан толстый шерстяной платок.

Снежана вздрогнула, посмотрела на Лёку, потом перевела взгляд на кусок стекла, который держала в руках.

Лёка подошла к ней, протянула левую руку.

– Давай!

– Это зачем? – спросила Снежана, показывая свободной рукой на платок.

Она специально оттягивала момент, когда ей нужно будет на что-то решиться.

– Ерунда, – сказала Лёка. – Почки болят. Стекляшку давай!

Снежана медлила.

Лёка стояла совсем рядом и даже не собиралась защищаться. По сути, в этот миг Снежана могла сделать все что угодно. Она могла ударить Лёку осколком в живот, могла полоснуть по протянутой руке, могла воткнуть осколок ей в ногу. Наконец, она могла направить осколок в себя и нанести любую рану.

Но для того, чтобы сделать хоть что-то, нужна была смелость, решимость идти до конца. Нужно было рискнуть и быть готовой к возмездию в случае провала. Нужно было сжечь за собой мосты, зная, что выбор простой – победа или тьма кромешная.

Такой решимостью Снежана не обладала.

Да пропади все пропадом! В конце концов, ее ищут! И, быть может, освободят уже завтра без всяких финтов!

Она вновь задрожала, затем размахнулась и швырнула осколок в дальний угол комнаты.

– На, подавись!

Не говоря ни слова, Лёка вышла из комнаты. Вскоре она вернулась с веником, совком и пустым ведром и принялась невозмутимо убирать.

Снежана тихо плакала. Она чувствовала, что мятеж сжигает ее силы, а сейчас их совсем не осталось. Ее охватила страшная усталость, опустошение и отвращение к себе, как будто она голыми руками разгрузила вагон с гнилой капустой.

– Ну, чего же ты молчишь?! – крикнула она, не в силах выносить повисшего в комнате молчания. – Я, между прочим, убить тебя собиралась! На самом деле! Вот что ты со мной сделала! Ну, чего ты молчишь? Скажи хоть слово, ты – бревно, кукла чертова! Мумия египетская!

– Я принесу тебе новую простынь и подушку, – не оборачиваясь, произнесла Лёка. – Если порвешь и их, дальше будешь спать на голом матрасе. Ну и есть теперь будешь всегда из миски. Как это я дала тебе тарелку? Совсем из головы выпало!

– Уродина, фашистка, коза драная! – не унималась Снежана. – Ненавижу тебя, ненавижу, ненавижу!..

Лёка продолжала убирать. Ненависть Снежаны не трогала ее.

После смерти маленького Даниила никто не мог ненавидеть Лёку так сильно, как она сама ненавидела себя.

1

Майор Шишкин провел в Большеграде два дня и ничего стоящего не узнал. Как и предполагалось, отправителя письма никто не видел, а отпечатки пальцев на конверте принадлежали работникам почты.

В тот час, когда Василий докладывал об этом подполковнику Преображенскому, у Снежаны под сердцем зашевелился ребенок.

Случилось это между завтраком и обедом, когда Снежана была в комнате одна. Она долго прислушивалась к своим ощущениям, а потом позвала Лёку.

– Слышь, Лёка! Лёка-а! Зайди на минутку!

Лёка вошла.

Снежана лежала на спине.

– Опять мочой обливаться будешь? – поинтересовалась Лёка, глядя вдаль. – Или кусаться?

– Нет, я по-нормальному поговорить хочу! – заверила Снежана. – Сядь сюда! – Она показала на угол дивана.

Лёка осторожно села.

– Нашла где-то новую стекляшку? – осведомилась она хмуро.

– Какие мы недоверчивые! – хмыкнула Снежана.

– Мало ли, что тебе в голову придет! Ты у нас, оказывается, изобретательная.

– Не изобретательнее тебя! – отмахнулась Снежана. – Слушай, у меня тут что-то в животе! Вот здесь! – показала она. – И еще здесь, – она показала. – Как ты думаешь, это может быть ребенок? Ведь еще рано? Или не рано, а?

Видя, что пленница вроде бы действительно хочет просто поговорить, Лёка устроилась на диване поудобнее и прислонилась спиной к стене. В последние дни она чувствовала себя совсем обессиленной. Рук не поднять, и колени будто ватные. Сидеть было гораздо проще, чем стоять. Еще лучше – лежать. Если бы не Снежана, Лёка вообще не вставала бы с кровати.

– А сколько недель? – прохрипела она.

– Пятнадцать. Или нет – шестнадцать уже! Или все-таки пятнадцать? Блин, я здесь совсем счет времени потеряла. Но ведь это вроде бы все равно рано, да?

– Я Даню в семнадцать недель чувствовать начала, – сказала Лёка. – Но это от многого зависит. От плаценты, например… Но вообще-то шестнадцать недель – это в пределах нормы.

– Так странно! – сказала Снежана и усмехнулась. – Такой маленький, а он там вошколупится! Никогда бы не подумала, что это так… необычно.

Она замолчала и принялась рассматривать и ощупывать свой живот. Лёка наблюдала за бывшей подругой. Лицо той было каким-то странным – заинтересованным и немного смущенным.

– Постой, – после небольшой паузы сказала Лёка. – Почему ты так удивляешься? Было бы это в первый раз – тогда понятно. Но у тебя же есть ребенок – Кристина!

Снежана поморщилась и оторвалась от созерцания собственного живота.

– Я ту беременность почти не заметила, – сообщила она.

От удивления Лёка перестала всматриваться вдаль и поглядела бывшей подруге прямо в глаза.

– Как это?! – спросила она в изумлении.

– Она у меня как в бреду прошла, – ответила Снежана.

– Почему?

– Это из-за Верунчика, – сказала Снежана с отвращением.

– Из-за чего?

– Не «чего», а «кого», – Снежана повернулась на бок и зачем-то принялась рассматривать бетонный пол. Лицо ее постепенно краснело.