— Яд, выделяемый имплантом, не убивает нас. Нам просто становится хуже, пока мы не возвращаемся в лагерь за антидотом.

— Вот как? — повторил Ник, потом спросил:

— В ночь убийства вы ушли с вечеринки вместе с Делроем Ниггером Брауном. Почему?

Оз выдохнул дым и то ли закашлялся, то ли рассмеялся.

— Делрой поставлял мне флэшбэк, детекти… мистер Боттом. Здесь его продают охранники, но они берут комиссионные — половину стоимости. Я покупал флэшбэк у Дел роя Брауна, когда мог. Он живет в старом викторианском доме на холме, к востоку от междуштатной.

Ник потер щеку и понял, что утром забыл побриться. Оз рассуждал вполне разумно, но все же Нику казалось странным, что Кэйго брал интервью у Брауна и Оза в последние дни своей жизни. Если только сам Браун не привел Оза к Кэйго. Но возможно, на самом деле это не имело значения.

— Я никогда не понимал, почему правительство не позволяет израильским беженцам интегрироваться в американское общество, — сказал Ник. — Я о чем: здесь у нас около двадцати пяти миллионов мексиканцев, которые по образованию и воспитанию стоят куда ниже вас, бывших израильтян.

— Вы слишком добры, мистер Боттом, — сказал Дэнни Оз. — Но американское правительство не могло впустить нас в Америку и позволить нам жить здесь вместе с семьями. Вы ведь помните, что сюда приехали более трехсот тысяч выживших израильтян. А с вашей экономикой, на двадцать третьем году выхода из рецессии…

— И все же… — начал было Ник.

Голос Оза внезапно сделался резким. Сердитым.

— Правительство Соединенных Штатов боялось и боится разозлить Всемирный Халифат, мистер Боттом. Халифат ждет не дождется, когда нас можно будет уничтожить. А то, что иронически называют правительством Соединенных Штатов, боится их разозлить.

Ник моргнул, словно получил пощечину.

— Вы из тех, кто прикидывается, будто Халифата и разделения Европы не существует? — спросил Дэнни Оз. — И не хочет признавать тот факт, что в Соединенных Штатах… в том, что от них осталось… ислам вербует себе сторонников быстрее, чем другие религии.

— Ничего я не прикидываюсь, — холодно сказал Ник.

Честно говоря, он совсем не интересовался ни Халифатом, ни внешней политикой вообще. Ему-то что до этого? У Дары была единокровная (кажется) сестра, которая потерялась во всеобщем зиммитюде — где-то во Франции, Бельгии или другой разделенной стране, где возобладали законы шариата. Но ему-то что? Дара никогда не видела своей сестры.

Оз снова улыбнулся.

— Любопытно, что они снова убили шесть миллионов наших, мистер Боттом.

Ник уставился на поэта.

— Прямо какая-то магическая цифра, — продолжил тот. — Население Израиля во время атаки составляло примерно восемь с четвертью миллионов, из них два с лишним — израильские арабы или иммигранты-неевреи. Около миллиона израильских арабов погибли вместе с теми, кто стал объектом атаки. Но шесть миллионов евреев скончались либо во время взрывов, либо вскоре после нападения, от лучевой болезни — ведь это были очень грязные бомбы, — или же пали от руки вторгшихся арабских солдат. Около четырехсот тысяч сгорели в Тель-Авиве и Яффе. Триста тысяч превратились в пепел в Хайфе. Двести пятьдесят тысяч — в Ришон-Ле-Ционе. И так далее. Иерусалим, конечно, не подвергся бомбардировке, поскольку именно из-за него состоялись и ядерная атака, и вторжение. Арабам он был нужен в целости и сохранности. Оставшихся евреев — шестьсот с чем-то тысяч — взяли в плен бойцы в защитных костюмах, и больше их никто не видел. Правда, мелькали сообщения, что один из больших каньонов в Синае заполнен трупами. Не понимаю только, почему не реализовали план «Самсон».

— А что это такое?

— Вы, наверно, догадываетесь, мистер Боттом, что я был либералом. Немалую часть моей жизни я провел, протестуя против политики государства Израиль: участвовал в маршах мира, подписывался в защиту мира, пытался поставить себя на место несчастного униженного народа Палестины… Кстати, в Газе погибло около восьмидесяти процентов населения, когда на север и на восток понесло радиоактивные осадки от той бомбы, что уничтожила Беэр-Шеву и с ней — двести тысяч евреев. Но я каждый день спрашиваю себя, почему не был введен в действие план «Самсон», о котором я слышал всю жизнь… По слухам, так назывался план действий на случай применения против Израиля оружия массового поражения или при неминуемой угрозе вторжения. Предполагалось использовать ядерное оружие, чтобы уничтожить столицы всех арабских и исламских государств в пределах досягаемости. А эти пределы для Израиля в те дни были куда шире, чем можно было подумать. За много десятилетий до этого, когда Израиль втайне создал первую бомбу, генерал Моше Даян заявил: «Израиль должен быть как бешеная собака — таким опасным, чтобы его боялись тронуть». Но как показали события, мы оказались не такими. Вовсе не такими.

— Да, — согласился Ник. — Вовсе не такими.

Он поднялся, собираясь уходить.

— Я провожу вас до ворот, — сказал Дэнни Оз, закуривая новую сигарету.

Выйдя из палатки, они обнаружили, что из-за гор нанесло грозовые тучи. Над лагерем нависал проржавевший стальной скелет двухсотфутовой Башни судьбы. Аттракцион-переправа под названием «Гибельный каньон» был разобран на строительные материалы, сложенные у них за спиной. Из некоторых палаток, хижин и заброшенных аттракционов снова доносились еврейские молитвы или крики скорби.

Когда они приблизились к воротам, Дэнни Оз сказал:

— Пожалуйста, передавайте привет вашей жене Даре, мистер Боттом.

Ник резко развернулся.

— Что?

— Простите, разве я вам не говорил? Я познакомился с ней шесть лет назад. Восхитительная женщина. Прошу вас передать ей мои наилучшие пожелания.

Девятимиллиметровый «глок» мгновенно оказался в руке Ника; он прижал дуло к виску Дэнни Оза и притиснул едва стоящего на ногах поэта к металлической стойке. Своим предплечьем Ник плотно и тяжело придавил горло Оза.

— Что это за херню ты несешь? Где ты с ней познакомился? Как?

Старик не сводил глаз с пистолета, но Ник видел в них что-то вроде нетерпения. Оз хотел, чтобы Ник нажал на спусковой крючок. И Ник был готов к этому.

— Я… познакомился с ней… я… не могу говорить… ваша рука…

Ник чуть-чуть ослабил давление, но зато сильнее прижал «глок» к виску Оза. Стальное колечко порвало пергаментную кожу на лбу умирающего.

— Говори! — приказал Ник.

— Я познакомился с миссис Боттом в тот день, когда Кэйго Накамура брал у меня интервью, — сказал Оз. — Она провела там около часа, я представился и…

— Моя жена была там с Кэйго Накамурой?

Ник большим пальцем взвел курок.

— Нет-нет… по крайней мере, я так не думаю. Она стояла в толпе с каким-то мужчиной, но чуть в стороне, наблюдая за интервью… Наша беседа, как вы понимаете, носила вполне публичный характер, так что на заднем плане ролика, наверное, была тогдашняя карусель.