Он не говорил, что у того воина сначала были кошмарные сновидения. Но может, они были? И Дикон просто не знает про них?

Джошуа и Дэви пристроились сзади, как будто сопровождали их всю поездку. Ехали молча. Джошуа, сама услужливость и почтительность, по характеру был крайне неразговорчив.

Дикон, казалось, тоже погрузился в раздумья. Теперь он не предлагал ей полюбоваться чудесным видом или послушать пение птицы. Но даже само его присутствие было приятным, дружеским и внушало спокойствие. С ним она чувствовала себя в безопасности, как ни с кем другим и уже очень давно. Она понимала, что он просто дает ей время подумать в надежде, что она все-таки доверится ему. Если же нет, он не станет долго тянуть и прямо потребует, чтобы она рассказала все. Это Фиона тоже отлично понимала.

Поэтому она не удивилась, когда по возвращении он улучил-таки возможность сказать ей пару слов наедине. Просто отослал слуг, которые помогли бы ей сойти с лошади, и предложил свою помощь.

Ссадил ее с лошади и, прежде чем ее ноги коснулись земли, шепнул:

— Печально, что вы не захотели мне довериться. Знаете, правда ведь дается нелегко. Мы не узнаем, что произошло, пока не отделим факты от подозрений и страхов. Я могу быть терпелив, но моего терпения хватит ненадолго.

С этими словами он поставил ее на землю и учтиво предложил руку.

Фиона колебалась. Снова возникло ощущение, что она вызвала его неудовольствие и получила за это выговор. Но он не сказал больше ни слова, и она позволила ему проводить ее в дом. Там он откланялся, сославшись на необходимость заняться делами, прежде чем они приступят к полдневной трапезе.

Ей стало легче дышать, когда он ушел. Фиона побежала наверх, где нашла Флори, которая как раз переодевала крошку Дэвида.

Отослав горничную, провела чудесные полчаса с сыном, пока его веки не опустились и он не заснул. Тогда она отнесла его в комнату Флори, где на подушке возле колыбели малыша ее терпеливо дожидалась Типпи.

— Он заснул, — прошептала Фиона, укладывая сына в колыбель. — Если проснется, позови кого-нибудь, пусть сбегают за мной.

— Я знаю, что делать, миледи, — ответила девочка.

— Ты хорошая няня, Типпи.

Остаток дня у Фионы прошел без происшествий, но мысли о Керкхилле не давали ей покоя. Перед ужином она увидела, как Типпи хлопочет рядом с матерью, и вспомнила слова девочки: «Я знаю, что делать, миледи».

Фиона тоже знала, что следует делать. Как жаль, что ей не хватает той веселой уверенности, которая так поразила ее в Типпи!

Фиона велела подать себе ужин на террасу. На сей раз она просто наслаждалась уединением. Она больше не чувствовала себя изгнанницей, отверженной. Оглядевшись по сторонам, она вдруг решила, что эту маленькую комнатку можно сделать гораздо уютней — достаточно небольших переделок.

Она вспомнила, что Керкхилл сначала велел ей быть экономной, а потом разрешил вызвать портниху и заказать гардероб, приличествующий ее положению. Наверное, он поймет, что необходимо также привести в порядок дом. Она поговорит с ним, поэтому направилась к его комнате.

Когда Керкхилл открыл ей дверь, его брови грозно нахмурились. Глаза сердито сверкнули — но гнев тут же погас. Сейчас вид у Дикона был скорее виноватый. Как бы там ни было, он повернулся и бросил через плечо, обращаясь к Тони, который сидел в кресле перед камином:

— Извини, Тони. Совсем забыл, что миледи хотела поговорить со мной с глазу на глаз. Когда мы закончим, я отправлю кого-нибудь за тобой.

— Разумеется, — ответил Тони, исчезая за дверью. Фиона затаила дыхание.

Керкхилл молчал, и она начала первой:

— Тони отлично понял, что никакой встречи со мной вы не предполагали. По крайней мере надеюсь на это, потому что он, должно быть, решил, что наша встреча…

— Именно так, — перебил он. — Тони никому ничего не скажет. Но я полагаю, вы пришли сюда по какой-то важной причине.

— Так и есть, я хотела спросить, как обстоят дела с нашими финансами. Вы говорили, что мне следует быть бережливой, но потом обнадежили, сказав, что поместье выдержит мои траты. Не так ли?

— Действительно, я так сказал.

Фиона ждала, однако Керкхилл молчал.

— У нас есть деньги? — спросила она, не выдержав.

— Почти ничего, — ответил он и тут же мягко добавил: — Но здешняя земля хороша. Можно сеять ячмень и даже овес. Разумеется, отлично растут яблоневые сады. При разумном управлении, надеюсь, мы получим хороший доход через год или два.

— Через год или два! Как же мне тогда вести хозяйство? Джейн недавно сообщила, что неисправен один из больших котлов на кухне. Я велела ей послать за кузнецом. Как мне заплатить потом по счету?

— Пусть представит счет мне, разумеется, — спокойно ответил Керкхилл.

— Но вы… — Фиона удивленно посмотрела на него. — Неужели вы будете платить за все, что мы покупаем? Заплатите за ткани для моих новых нарядов, за одежду для малыша? Помилуйте, сэр, но что тогда подумают люди?

— Ничего они не подумают, — возразил Керкхилл. — Ответственность, которую я несу и за вас, и за вашего ребенка, и за поместья Джардинов, дает мне самые широкие полномочия. В отличие от Джардинов я тщательно веду расчеты. Но пока я сам еще не составил точного представления о финансах вашего мужа и не хочу зря вас расстраивать. При умелом обращении земли Джардинов дадут отличный доход. А мой долг как раз и состоит в том, чтобы его обеспечить.

— Вам следовало мне сказать, что у нас нет денег, — упрекнула Фиона. — Нечестно поощрять меня распоряжаться всем в доме и не говорить, что денег на оплату расходов нет.

— Если б вы спросили, я бы ответил, ничего не утаив, — возразил Керкхилл. — Я ни разу вам не солгал. Я только просил быть экономней, однако позже, когда понял, что положение дел может улучшиться, решил, что вам необходимо обновить гардероб.

— Какой вы рассудительный! — резко воскликнула Фиона. — Какие мудрые слова! Что ж, а теперь позвольте мне сказать вам кое-что, милорд. Если я здесь полноправная хозяйка, у меня есть право знать правду. Говорите, что ничего мне не сообщали, потому что не хотели меня пугать. Утверждаете, что стремитесь к тому, чтобы я вам доверяла. И вот, пожалуйста, сами признаетесь, что многое от меня утаили. Я скажу вам, сэр, что для меня значит быть хозяйкой дома. Это значит свободно принимать решения насчет ведения хозяйства и насчет себя самой. Это не означает, что вы должны скрывать от меня неприятную правду. Не желаю жить словно завернутая в вату — полуправда сковывает по рукам и ногам. Так уж лучше вовсе не принимать никаких решений!

Она бросила эти слова ему в лицо, глядя, как плотно сжимаются его губы, как играют желваки — наверняка ему только и оставалось, что скрипеть зубами в пущей ярости. Каждое новое слово жалило еще больнее — пусть, ей было уже все равно.

Потом, не повышая тона, очевидно, не потеряв самообладания, он спросил: