Рядом с ними затормозил остробокий «Форд Эскейп». Маделин нырнула в такси, не глядя на спутника, и скороговоркой назвала водителю адрес отеля. В машине она съежилась, обхватив себе руками плечи, но уже через несколько метров заорала на водителя, индуса, ехавшего, невзирая на мороз, с опущенным стеклом. Тот оказался твердым орешком: крыл пассажирку последними словами минут пять, прежде чем согласился поднять стекло. Маделин закрыла глаза. Она была совершенно обессилена и не могла шелохнуться. Главное, ее опять мучили боли в животе, все нутро распирало, судороги следовали одна за другой, поднималась тошнота, несмотря на лютый холод, ее бросало в жар.

Когда она открыла глаза, такси катило по Вест-Сайд-хайвей, широкой магистрали, идущей вдоль Гудзона до юга Манхэттена. Она нашарила в кармане куртки телефон и нашла номер, по которому давно не звонила.

Работая в Нью-Йорке, она поддерживала связь с сотрудником ФБР Домиником Ву, который ведал сотрудничеством между своей организацией и тем отделом нью-йоркской полиции, где трудилась Маделин. Она прозвала его «мистер Нет»: на все ее просьбы он давал отрицательный ответ. Причиной чаще всего была нехватка средств, но случалось, что целью было не допустить вмешательство муниципальной полиции в дела Бюро.

Маделин не держала на Доминика Ву зла. Это был карьерист, почти недосягаемый на рабочем месте, но при этом способный на неожиданные решения. Его личная жизнь тоже была нестандартной: адвокат мэрии родила ему двоих детей, а потом он вдруг перестал скрывать свои гомосексуальные пристрастия. Когда Маделин пересеклась с ним в прошлый раз, он жил с журналистом «Виллидж Войс», специализировавшимся на культурной тематике.

– Привет, Доминик, это Маделин Грин.

– О, Маделин, какой сюрприз! Ты вернулась в лоно семьи?

– Нет, заскочила на минуточку. Ты-то как?

– В отпуске. Остался на праздники в Нью-Йорке, с дочерьми.

Она помассировала себе веки. Каждое слово давалось ей с огромным трудом.

– Ты меня знаешь, Доминик, мне никогда не давались светские вступления…

На том конце раздался смех.

– Обойдемся без них. Говори, чем я могу быть тебе полезен.

– Мне нужна твоя помощь.

Он выдержал осторожную паузу.

– Говорю же, я не на работе.

Она упрямо продолжила:

– Я хочу знать обстоятельства убийства копа двадцать пятого участка Адриано Сотомайора. Он погиб перед свои домом, в Гарлеме, чуть меньше двух лет назад.

– Что именно ты ищешь?

– Все, что ты сможешь накопать.

Ву сразу закрылся.

– Ты больше с нами не работаешь, Маделин.

– Я не прошу конфиденциальную информацию.

– Если я стану наводить справки, то останутся следы…

Он уже начал ее раздражать.

– Ты серьезно? Это так тебя пугает?

– При сегодняшней компьютеризации…

– Понятно. Проехали. Закажи себе на Рождество пару яиц. Сейчас распродажа в «Блумингдейл».

Маделин нажала «отбой» и опять погрузилась в летаргию. Через десять минут она приехала в отель – типичное для района Трайбека коричневое кирпичное здание. Гаспар и тут приложил руку: заказал номера в «Бридж Клаб», где прожил последние дни Лоренц. На ресепшн ей сказали, что отель заполнен, но на имя Кутанса действительно забронировано два номера: угловые апартаменты и комнатка на последнем этаже. Маделин без малейшего колебания выбрала апартаменты, достала паспорт и за три минуты заполнила анкету гостя.

В номере, даже не заинтересовавшись видом из окна, она задернула все занавески, повесила на дверь табличку «Не беспокоить» и выпила свой коктейль из успокоительного, антибиотика и парацетамола.

Потом, корчась от боли, она погасила свет и легла. Последние ночи – в сумме она спала не больше двух-трех часов за каждую – были форменной катастрофой. Она уже утратила всякую способность к разумному размышлению. Невозможно было ни нормально думать, ни даже поймать за хвост малейшую мысль.

Тело сказало решающее слово.

1

Гаспар возвращался к жизни. Как растение, политое после долгих дней безводья.

Пульс Манхэттена, его ритм, сухой колючий холод, стальная синева неба, последние хилые лучи зимнего солнца – все вызывало в нем живой благодарный отклик. Далеко не в первый раз он обнаружил, до чего его внутреннее состояние чувствительно к происходящему вокруг. Он был буквально рабом климата и погоды, лепивших из него все, что хотели. Дождь и влажность топили его, как щенка. Волна жары неизменно отправляла его в нокаут. Эта шаткость усложняла ему жизнь, но со временем он научился уживаться с подобными взлетами и падениями. Нынче был идеальный день, один такой стоил двух-трех. Нужно было этим воспользоваться, чтобы продвинуть расследование.

Ориентируясь по старой карте из библиотеки Лоренца, он свернул на Мэдисон-авеню направо, обошел большое зеленое пятно – парк Маркуса Гарви – и вышел на Ленокс-авеню, носившую в этой части Гарлема название «авеню Малколма Х». На углу, у тележки торговца, он подкрепился хот-догом и кофе и продолжил путь на север.

Билберри-стрит, где убили Адриано Сотомайора, оказалась улочкой домов из красного кирпича и каштанов между 131-й и 133-й стрит. Она смахивала на старый Юг: высокие крылечки, разноцветные деревянные балюстрады и веранды.

Минут десять Гаспар бродил по безлюдной улице, ломая голову, как определить, в котором из домов раньше жил полицейский. Фамилии на почтовых ящиках – Фарадей, Томкинс, Ланглуа, Фабиански, Мур – ничего ему не говорили.

– Осторожно, Тео!

– Ладно, папа.

Гаспар пригляделся к компании на другой стороне улицы. Как в фильме Капры, отец и маленький сын тащили здоровенные рождественские сани. Между ними шли красивая, немного надменная метиска и негритянка постарше в прозрачном плаще, желтых кожаных штанах и леопардовой пилотке.

– Хэлло, – обратился он к ним, перейдя ни их сторону, – я ищу бывший дом мистера Сотомайора. Знали такого?

Отец семейства был вежлив, приветлив и не прочь помочь, но вот беда – только недавно здесь поселился. Он повернулся к метиске, видимо, своей жене:

– Тебе что-нибудь говорит фамилия Сотомайор, дорогая?

Та прищурилась, как будто что-то припоминая.

– Кажется, это там. – Она указала на домик с заостренной крышей. – Я права, тетя Анжела?

Афроамериканка подозрительно покосилась на Гаспара: