– Вот еще, стану я помогать всяким молокососам!

Метиска ласково приобняла ее:

– Перестаньте, тетя Анжела, вы же не такая, зачем притворяетесь?

– Хорошо, не буду, – сразу капитулировала та, поправляя огромные солнечные очки. – Вам в дом двенадцать, к Ланглуа.

– Звучит по-французски, – заметил Гаспар.

Теперь тетя Анжела не скупилась на объяснения.

– После смерти копа – хороший был, между прочим, человек, редкий даже, уж поверьте мне – дом перешел по наследству к его кузине Изабелле. А она замужем за Андре Ланглуа, это инженер из Парижа, работает в Челси, в бизнес-центре Гугл. Для француза он ничего, воспитанный: несколько раз помогал мне подстригать кустики, а когда начинает стряпать, угощает меня иногда своим фирменным кроликом с горчицей.

Гаспар поблагодарил семейство и, пройдя полсотни метров, позвонил в дверь дома, на который ему указали. Это был маленький «браунстоун» с огромным венком из еловых веток и остролиста на двери.

Ему отперла похожая на латиноамериканку женщина с густыми волосами и взглядом caliente[62], в клетчатом кухонном фартуке, с ребенком на руках. Вылитая Ева Мендес[63].

– Бонжур, мадам, извините за беспокойство. Я ищу дом, где раньше жил Адриано Сотомайор. Мне сказали, что это здесь.

– Может, и здесь, – ответила та немного напряженно. – Что вам нужно?

«Метод Кутанса» состоял в том, чтобы приукрасить правду, немного соврать, но не увлекаться.

– Меня зовут Гаспар Кутанс. Я пишу биографию художника Шона Лоренца. Вы о таком, конечно, не слыхали, но…

– Я не слыхала о Шоне?! – перебила его женщина. – Знали бы вы, сколько раз он пытался ущипнуть меня за мягкое место!

2

В жизни Ева Мендес звалась Изабеллой Родригес. Врожденная гостеприимность не позволила ей тянуть с приглашением гостю погреться в кухне. Там Гаспар получил горячий яичный коктейль, правда, безалкогольный. Одновременно с ним этим гоголь-моголем лакомились все трое отпрысков хозяйки.

– Адриано был моим двоюродным братом, – объяснила она, раскрывая семейный альбом. Последовали разъяснения о генеалогическом древе: – Моя мать, Мариселла, была сестрой Эрнесто Сотомайора, отца Адриана. Наше детство прошло в Тиббертоне, это в Массачусетсе, близ Глочестера.

Виды на фотографиях напомнили Гаспару некоторые уголки Бретани: приморские пески, маленькая гавань, примитивные лодчонки борт к борту с траулерами и прогулочными яхтами, лачуги рыбаков и деревянные дворцы судовладельцев.

– Адриано был большой молодец. Чудо, а не парень, – грустно рассказывала Изабелла о своем кузене. – Но не сказать, чтобы жизнь его баловала.

Она показала Гаспару другие старые фотографии. Сценки из детства: кривляющиеся ребятишки брызгаются водой у надувного бассейна, балансируют на перилах терраски под железной крышей. Казалось, такие любую тыкву могли в два счета превратить усилием воображения в сверкающую карету. Но Изабелла поспешила разрушить эту идиллическую картину.

– Прелесть, а не картинка, да? А на самом деле детство у Адриано было не сахар. Его папаша, мой дядя Эрнесто, был человеком суровым, даже жестоким, имел привычку срывать зло на жене и сыне. Скажу начистоту, он поколачивал сына. – Голос Изабеллы сорвался. Отгоняя тяжелые воспоминания, она устремила полный любви взгляд на своих детей. Двое мальчишек, надев наушники, над чем-то хихикали, уставившись в планшет, третий, младший, был поглощен огромной головоломкой – собирал знаменитейшую картину Веласкеса «Менины».

Гаспар с грустью вспомнил собственного отца – такого ласкового, внимательного, любящего. Почему некоторые ломают тех, кому дали жизнь? И почему есть другие, такие любящие, готовые ради отпрысков расстаться с жизнью?

Слишком многие вопросы не имели ответов. Чтобы не сломать голову, он стал припоминать, что услышал полчаса назад от полицейской в 25-м участке.

– Мне сказали, что Адриано рос в приемных семьях…

– Да, спасибо нашей учительнице, миссис Бонинсенья. Это она сообщила в социальную службу графства о побоях, которым подвергал сына Эрнесто.

– Мать Адриано не пыталась его остановить?

– Тетя Бьянко? Она удрала из дому за несколько лет до этого.

– В каком возрасте ваш кузен попал в Нью-Йорк?

– Лет в восемь. Покочевал по разным семьям и прижился у Уоллисов здесь, в Гарлеме. С ними ему повезло: они относились к нему как к родному сыну.

Она закрыла фотоальбом и задумчиво добавила:

– В конце концов Адриано и его отец снова встретились…

– Неужели?

– В преклонные годы Эрнесто заболел раком горла. Сын взял его к себе и ухаживал за ним до самого конца. Вот такой благородный человек был мой кузен!

– Давайте вернемся к Шону Лоренцу, – мягко попросил Гаспар.

3

Изабелла сверкнула глазами:

– Я познакомилась с Шоном в восемнадцать лет! Став совершеннолетней, я проводила лето в Нью-Йорке. Иногда ютилась у подруги, но чаще меня пускали к себе Уоллисы.

И она пустилась в воспоминания о добрых старых временах.

– Шон жил дальше, в микрорайоне Поло Граундс Тауэрс. У них с Адриано было четыре года разницы, но они были неразлучны. Я не отходила от них ни на шаг и старалась участвовать во всех их проделках. Шон был в меня немного влюблен, я не возражала. Можно даже сказать, что у нас намечались отношения… – Она тоже отпила гоголь-моголь и несколько секунд собиралась с мыслями. – Совсем другие были времена. Совсем другой Нью-Йорк. Более свободный, но и более опасный. В те годы здесь шагу нельзя было ступить. Все решал кулак, все толкали крэк. – Вспомнив, что рядом дети, она перешла прочти на шепот: – Что мы только не делали! Вовсю курили наркоту, угоняли тачки, размалевывали стены. Но и в музеи хаживали! Помню, как Шон таскал нас в Музей современного искусства на все новые выставки. Благодаря ему я открыла Матисса, Поллока, Сезанна, Тулуз-Лотрека, Кифера. У него уже была мания: непрерывно рисовать на всем, что попадется. – Изабелла немного помедлила, а потом не выдержала соблазна. – Сейчас я вам кое-что покажу! – сказала она с загадочным видом и положила на столик матерчатую сумку. Там находилась картонная упаковка от кукурузных хлопьев с рисунком углем. Под рисунком была подпись: «Шон 1988». Это было стилизованное лицо молодой женщины: шаловливый взгляд, всклокоченные волосы, голые плечи. Рисунок напомнил Гаспару Франсуазу Жило, запечатленную Пикассо. Тот же талант, даже гений. Всего несколькими штрихами Шон сумел запечатлеть все: юную порывистость и изящество Изабеллы вместе с серьезностью, превратившейся в последующей жизни в материнскую ответственность.