Доминик решил, что ни один нормальный мужчина не способен вынести этого. В тот миг он совершенно не мог противиться абсолютной убежденности Каро в том, что они сейчас поступают правильно. После того как он расстегнул на ней розовое платье, которое упало на пол к ее ногам, она повернулась к нему лицом, оставшись в одной тонкой рубашке, не скрывавшей ни ее напрягшихся грудей с потемневшими сосками, ни шелковистого треугольника золотистых волос внизу живота. Доминик понял, что больше в нем нет места ни для мыслей, ни для сопротивления. Когда же она спустила с нежных плеч узкие бретели рубашки, желание вспыхнуло в нем ярким пламенем. Рубашка тоже упала к ее ногам; она стояла перед ним совершенно обнаженной.

Доминик собирался обойтись с ней мягко и бережно, подозревая, что ей, наверное, больно или неприятно после утренней близости. Но, как выяснилось, против мягкости возражала сама Каро; она храбро бросилась к нему в объятия и запрокинула голову, подставляя губы. Их поцелуй стал безумным, жарким, страстным; не отрываясь, она сняла с него куртку и жилет, затем расстегнула рубашку и стала ласкать его грудь.

Доминик так же страстно отвечал на ее поцелуй; чтобы ей удобнее было ласкать его, он разорвал рубашку пополам. Каро пощипывала его твердые соски, перебирала курчавые волосы у него на груди, прижимаясь к нему своими пышными и нежными грудями. Он ахнул, не сдержавшись, когда ее ласковые, уверенные ручки медленно двинулись вниз и стали гладить его член, грозящий вырваться на свободу из сковывающих панталон. Впрочем, ему недолго пришлось оставаться в неволе; Каро без труда расстегнула пуговицы по бокам и, приспустив панталоны, принялась одной рукой ласкать его, поддерживая снизу другой.

Доминик прервал поцелуй и застонал от желания; ее проворные пальчики погладили чувствительный кончик и прошлись по всей длине жезла.

— Да, Каро! О господи, да!

— Доминик, расскажи, как доставить тебе удовольствие, — тихо попросила она.

У него перехватило дыхание.

— Поцелуй его… возьми в рот! — Он хрипло застонал, когда Каро опустилась перед ним на колени и на миг вскинула голову. Глядя на него в упор, она медленно раскрыла припухшие после поцелуев губы и приняла возбужденный член в пылающий от страсти рот.

Глядя, как она ублажает его, Доминик почувствовал, что у него подкашиваются ноги; он зарылся пальцами в ее золотистые локоны, а она продолжала свои ласки, пока он не понял, что сейчас потеряет самообладание. Прежде чем забыться в вихре наслаждения, ему хотелось доставить ей такое же удовольствие.

Не обращая внимания на ее укоризненный взгляд, Доминик ласково высвободился и рывком поднял ее. Затем подхватил на руки и отнес на кровать, бережно уложив на подушку. Каро наблюдала, как он сначала стаскивает с себя сапоги, а затем избавляется от остатков одежды. Вот он опустился на колени между ее ног и бросил на нее пытливый взгляд… Потом он опустил голову между ее раз веденными ногами и лизнул ее языком, а затем принялся ласкать губами, чувствуя, как с каждым прикосновением все больше раскрывается нежный бутон.

— Каро, посмотри на меня! — велел он.

Она повиновалась; он нежно перебирал золотистые волосы внизу ее живота. Она тихо вскрикнула, когда он снова опустил голову и его язык возобновил бешеные ласки. В ней бушевали волны наслаждения. Ее охватил жар. Руки и ноги сделались ватными, а бедра начали ритмично двигаться в такт с его необузданными губами и языком.

Наконец наслаждение прорвало плотину. Его можно было сравнить с мощной приливной волной, для которой нет преград. Доминик снова и снова сдавливал ее возбужденные соски, снова и снова его язык врывался в нее… Наконец она безвольно откинулась назад и обмякла.

Она лежала перед Домиником довольная, пресыщенная.

— Любимая, теперь моя очередь, — хрипло проговорил он.

Не отрывая взгляда от мощного члена, Каро встала на колени и, опустив голову, вначале осыпала его поцелуями, а затем полностью взяла в рот.

Доминик, и без того распаленный ее близостью и ласками, взлетел на вершину страстного, неистового, безумного наслаждения.

Каро нежно гладила спутанные темные волосы Доминика. Его голова лежала у нее на груди. Оба отдыхали после бурной любви.

Каро не испытывала ни неловкости, ни стыда. Доминик оказался прав: им обоим требовалось заново подтвердить, что они живы. Воцарившееся теперь молчание тоже не было неловким, а скорее интимным.

Доминик приподнял голову и окинул ее настороженным взглядом.

— Я был не слишком груб с тобой?

— Вовсе нет, — без колебаний ответила она. — А я была не слишком груба с тобой? — спросила она, помня, что и сама не всегда обходилась с ним нежно и мягко.

Он едва заметно улыбнулся и снова положил голову ей на грудь.

— Не до такой степени, чтобы мне не хотелось, чтобы ты это повторила, как только у тебя появится такое желание.

Каро зарделась, вспомнив, как доходила в своих ласках до исступления. Прежде она ничего не знала о любовной близости, Доминик научил ее всему. Сейчас она гордилась тем, что способна довести его до такого возбуждения.

— Я больше не чувствую внутри такую… пустоту, как раньше, — грудным, хрипловатым голосом призналась она.

— Я тоже, — тихо ответил Доминик.

Она нахмурилась, потому что в голову ей пришла другая мысль.

— Ты не знаешь, у Бена были родственники?

Плечи Доминика напряглись под ласковыми пальцами Каро.

— Кажется, у него есть сестра… Некая миссис Грей.

— Его смерть очень огорчит ее.

— Как и всех нас, — мрачно ответил Доминик. — Дрю обещал заехать к ней, как только разберется с делами. Я просил его передать мои соболезнования и что завтра я сам навещу ее, и мы, если она захочет, обсудим похороны.

— Я тоже хочу пойти на похороны.

Плечи Доминика напряглись еще больше.

— Не уверен, что это хорошая мысль…

— Я не прошу, Доминик, — настаивала Каро. — Ты… ты часто видел смерть? — спросила она, не дожидаясь дальнейших возражений.

— Гораздо чаще, чем хотелось бы, — хрипло признался он.

Каро сдавленно вздохнула.

— Моя мать умерла, когда мне было всего десять лет, и произошло это вдали от дома и… от нас. — Она нахмурилась. Всякий раз, когда она вспоминала, как умерла ее мать, ей делалось больно. — Мой отец скончался лишь несколько месяцев назад, но он довольно долго болел, и, по правде говоря, его смерть стала скорее счастливым избавлением, чем… ударом для его… близких.

Доминик прекрасно помнил, что Каро почти ничего не рассказывает о себе, кроме редких и разрозненных обрывков, но сейчас она сказала вполне достаточно, чтобы он понял: она бежала вовсе не от отца и не от мужа.

Он смерил ее довольным взглядом и поддразнил: