Не приходится сомневаться, что Полициано отнюдь не просто, как утверждают некоторые, выставлял напоказ свою ученость. Он легко поддерживал разговор на греческом с Аргиропулосом, знанием Платона соперничал с самим Фичино. Его ранние стихи написаны на безупречной классической латыни, отличные эпиграммы — на греческом, хотя впоследствии Лоренцо убедил Полициано, что стихи следует писать, как это делает он, на тосканском наречии. Так Полициано приступил к сочинению большой поэмы «Поединок Джулиано де Медичи», чего-то вроде приложения или продолжения «Поединка Лоренцо де Медичи» Пульчи. В ней описывается любовь семнадцатилетней Симонетты Веспуччи, почитающейся ныне первой красавицей Флоренции, к младшему брату Лоренцо Джулиано де Медичи:

У многих страсть и трепет вызвал он,

Но лед его души никем не растоплен.

Это было шуточное сочинение для внутреннего, так сказать, употребления — его читали в кружке Лоренцо. Симпатичный на вид Джулиано любил считать себя безжалостным покорителем женских сердец, хотя в действительности сам влюблялся с завидным постоянством и не всегда удачно, что повергало его в глубокую хандру. Поэтический опус Полициано, хоть и не был он закончен, стал первым значительным произведением на итальянском. «Поединок» внезапно оборвался 46-й строфой, на середине книги второй. Полициано настолько потрясла гибель Джулиано, что он не мог заставить себя написать больше ни единой строки.

В воскресенье 26 апреля 1478 года Полициано говорил о чем-то с Лоренцо, когда его попытались заколоть два священника; впоследствии он расписывал свою героическую роль в спасении жизни Лоренцо, что вызывает немалые сомнения, ибо храбростью Полициано не отличался. Вечером того же дня он находился на пьяцца делла Синьория и видел, как архиепископа Сальвиати в кардинальской мантии выбросили из окна с веревкой на шее. Именно острому взгляду поэта мы обязаны описанием душераздирающих подробностей, когда Сальвиати отчаянно пытался впиться зубами в раскачивающееся рядом с ним обнаженное тело своего подельника.

На следующий год, когда извне Флоренции угрожала неаполитанская армия, а изнутри эпидемия чумы, Лоренцо отправил семью в сопровождении Полициано в Пистою, находящуюся в двадцати милях к северо-востоку от Флоренции. Полициано регулярно писал «Magnifice mi Domine», красочно изображая радости сельской жизни летом. «У нас нет нужды ни в чем. Подарки мы отклоняем, за вычетом салата, инжира, вина — всего несколько бутылок, — baccafichi (птичка, считающаяся здесь деликатесом), ну и еще кое-чего в том же роде». Говоря о щедрости и доброте местных жителей, Полициано изъясняется весьма витиевато: «Они в ушах нам готовы воду носить». Но на самом деле ему скучна была деревенская жизнь, не хватало просвещенного общества. Это стало особенно ясно, когда они зимой перебрались в Кафаджоло (Лоренцо же по-прежнему оставался во Флоренции). В очередном письме ему Полициано передает атмосферу, сложившуюся в семье Медичи:

«На улице льет и льет, так что мы не можем высунуть носа из дома и вынуждены заменить охоту игрой в мяч, чтобы дети могли хоть как-то двигаться. Ставка, как правило, — суп, мясо, десерт. Проигравший лишается одного из этих блюд. При этом нередко бывает, что подопечные мои, проиграв, от огорчения разводят сырость своими слезами. Вот и все наши новости. Я сижу у камелька в шлепанцах и пальто. Окажись вы здесь, я бы, наверное, показался вам живым воплощением меланхолии».

Жена Лоренцо Кларисса слегла, в сыром климате у нее развился кашель, а на самом деле то были первые симптомы туберкулеза, от которого она умрет десять лет спустя.

Полициано не находил себе места, Клариссе все не нравилось, и их взаимная антипатия усиливалась с каждым серым дождливым днем. Исхода долго ждать не пришлось. Кларисса была потрясена, узнав, что наставник учит ее детей латыни по языческим текстам классиков, в то время как, с ее точки зрения, латынь надо осваивать по христианской литературе, например, Псалмам. Полициано категорически отказался обрекать своих любимых учеников на благочестивые проповеди их скучной провинциальной матушки. Кларисса вспылила и отказала учителю от дома.

Оба тут же написали Лоренцо, каждый отстаивая свою правоту. «Чего я только от него не претерпела», — жалуется Кларисса. «Выслушав меня, вы убедитесь, что я ни в чем не виноват», — парирует Полициано. Сам же Лоренцо в это время предпринимал отчаянные усилия, чтобы поправить пошатнувшееся положение банка Медичи, не говоря уже о государственных делах в то время, когда граждане Флоренции были охвачены паникой при известии о приближении неаполитанской армии. Но даже международные кризисы не отменяют домашних драм.

Если бы не стычка с женой Лоренцо, Полициано вполне мог бы сопровождать его и душевно поддерживать в ходе дерзкой поездки к королю неаполитанскому Ферранте, состоявшейся несколько месяцев спустя. А так ему в тоске и обиде пришлось оставить Тоскану и поселиться при дворе кардинала Гонзаго в Мантуе. По прошествии года тоскливой ссылки Лоренцо наконец призвал Полициано во Флоренцию. Заглаживая нанесенную обиду, он организовал для него профессуру во Флорентийском университете, где тот преподавал греческий и латынь, а также должность каноника — хорошо оплачиваемую синекуру, — хотя на постоянное жительство в палаццо Медичи он более допущен не был. Впоследствии Лоренцо сделал Полициано домашним учителем своего второго сына Джованни — упитанного тринадцатилетнего подростка, на которого возлагал большие надежды; он уже заручился согласием нового папы Иннокентия VIII сделать Джованни кардиналом, и теперь его необходимо было соответственным образом подготовить к высокой должности. Характерный для всех Медичи длинный нос, выделяющийся на округлом лице, и сильно выдающаяся — тоже семейный признак — челюсть, из-за чего его рот всегда казался открытым, вряд ли позволяли назвать его внешность привлекательной. Но это не помешало Полициано быстро обнаружить, что Джованни в большой степени унаследовал и ум, и решимость отца. В то же время Лоренцо следовало бы понять, что Полициано, человек светский и иронический, вряд ли окажется подходящей фигурой в качестве наставника будущего иерарха церкви. И как мы увидим, воздействие, оказанное им на Джованни, будет со временем иметь серьезнейшие последствия.

Именно в эти годы Полициано написал свои лучшие стихи на тосканском наречии, в результате чего оно станет одним из самых развитых языков в Италии. Утонченная стилистика и интеллектуальная насыщенность его поэзии также немало способствовали укреплению общественного понятия, которое все больше и больше ощущалось во всей Италии, а именно понятия gentiluomo (джентльмена). Ранее это понятие (как неотделимые от него изысканные манеры) употреблялось лишь применительно к знати, хотя даже в этом кругу весьма выборочно. А с наступлением Ренессанса, особенно во Флоренции, где влиятельные Медичи по крови к знати не относились, распространился новый подход. Галантные манеры, галантная речь, галантная внешность, галантный вкус к галантным искусствам — все это полагалось теперь предметом устремлений в более широких кругах общества.

Типичным свидетельством этого может служить судьба Федериго да Монтефельтро, новоиспеченного герцога Урбино. Как мы помним, начинал он свою карьеру кондотьером, командовал неотесанными наемниками. А впоследствии превратил провинциальный Урбино в подлинный рассадник ренессансной культуры. Архитектура, живопись, даже поэзия и музыка — все расцвело в этом некогда глухом застойном местечке (именно здесь предстояло родиться и вырасти Рафаэлю; именно в этом горном городке сформируется атмосфера, способствующая мощному творческому подъему гениев Высокого Возрождения).