Новой кладки долго не было. Шла вторая ночь на грунте. Регенерация работала плохо. Она иссушила воздух так, что матросы жаловались: «пересыхает в груди», «лёгкие подсушило».

Давал знать о себе и холод. Чтобы занять людей и скоротать время, Зыбин и Тунер организовали замер давления в баллончиках «идашек». Давление в норме. Это слегка успокоило народ. Старпом разыскал «шильницу» (плоская жестяная фляжка для спирта, на языке подводников «шила») и разлил для «сугрева» по 20 граммов на брата. Подводники повеселели.

Потом Кубынин нашёл во втором отсеке коробку с жетонами «За дальний поход». Пришла мысль: вручить их вместе со знаками классности нынче же, прямо здесь, в аварийной лодке, на дне Японского моря. Как-никак, а все они сдавали сейчас самый страшный экзамен — на выживание.

Старпом надел командирскую фуражку с золотыми «дубами» на козырьке и стал выкликивать отличившихся:

— Старшина 2-й статьи Лукьяненко!

— Я!

— Ко мне!

Механик держал пальцами, клеммы разбитого аварийного фонаря, направив лучик на старпома.

— От имени главнокомандующего ВМФ награждаю вас жетоном «За дальний поход».

— Служу Советскому Союзу!

— Старший матрос Кириченко.

— Я!

— За смелые и решительные действия объявляю вас специалистом 1-го класса!

Достав из кармана коробочку с корабельной печатью, Кубынин при свете аварийного фонаря вписал в военный билет новую классность и скрепил подпись гербовым оттиском.

Матросы весело загудели.

23 октября. 3.20. Борт С-178.

Посовещавшись с механиком, Кубынин решил выпустить третью группу. Соображения были такими:

1. Надо, чтобы вышедшие поторопили спасателей со второй кладкой.

2. Начальнику штаба становилось с каждым часом всё хуже и хуже: пока может двигаться — пусть выходит.

Кроме Каравекова в третью партию включили командира моторной группы лейтенанта-инженера Ямалова (новичок, только что из училища) и акустика матроса Микушина, конченого пьяницу и нытика (взяли его в поход последний раз перед списанием на берег и отправкой домой). Всех троих одели в гидрокомбинезоны, зажгутовали.

— Владимир Яковлевич, — просил старпом, — скажите там, наверху, что нам нужно ещё шесть «ИДАшек». Пусть ускорят подачу!

Первым в узкую шестиметровую трубу забрался Ямалов, ему в ступни уткнулся головой Микушин, затем вскарабкался Каравеков, но тут же вылез обратно. Он хватался за сердце и быстро переключал аппарат на «атмосферу». Его разжгутовали, дали отдышаться. Начальник штаба был бледен. Капли пота дрожали на стёклах маски.

— Ну что, Владимир Яковлевич, вперёд?!

— Вперёд…

Это было последнее его слово…

Каравеков влез в аппарат. За ним задраили крышку. Дважды раздался троекратный стук. Вышли! И тут же застучали в корпус водолазы. Копались они часа три, затем дали сигнал: «Закрыть переднюю крышку, открыть заднюю».

Повернув 42 оборота ключом-«розмахом», старший торпедист Кириченко распахнул заднюю крышку и отпрянул: из трубы осушенного аппарата торчали ноги Каравекова, обтянутые мокрой резиной. Начальник штаба не подавал признаков жизни.

Снова потухли глаза, поникли головы. Покойник в отсеке…

Из трубы торпедного аппарата достали ещё четыре «ИДАшки», два аккумуляторных фонаря и резиновую сумку с консервами и соками. Есть никому не хотелось, несмотря на то что истекали вторые сутки.

— Ешьте, ребята! — настаивал старпом. — Иначе сил не хватит на выход.

После приёма второй кладки выяснилось, что теперь «ИДАшек» хватает на всех (нашли ещё несколько во втором отсеке). Теперь можно выходить всем!

Простучали водолазам: «Готовы к выходу». Но те, видимо, не поняли — ответили двумя ударами: «Закрывайте крышку». Разумеется, они не знали, что подводники разыскали в отсеке новые аппараты и теперь у них полный комплект. Как договорились ранее, спасатели намеревались передать третью кладку и потом недоумевали, почему в отсеках готовы к выходу. Водолазы настойчиво требовали закрыть переднюю крышку, а Кубынин с не меньшей настойчивостью отстукивал: «Готовы к выходу». Эта перепалка длилась добрых полчаса. Наконец водолазы стукнули один раз: «Выходите».

23 октября. 15.00. Борт С-178.

Стали готовить отсек к затоплению. Все надели гидрокомбинезоны. Отсек начал заполняться водой. Это были самые тягостные и самые мучительные часы. И без того плотный воздух сжимался всё больше. Дышать стало очень трудно. Вредные газы, наполнявшие в преизбытке отсечный воздух, стали ещё токсичнее, ещё вреднее. Темнело в глазах, кружилась голова. А вода, обжимая ноги, живот, грудь, медленно подступала к подбородку.

Зыбин подплыл к Кубынину.

— Ну что, Серёга, давай открывать крышку.

За рукоять «розмаха», открывающего переднюю крышку, взялся сам старпом, потом его сменил Кириченко, затем Лукьяненко. Надо было сделать 42 оборота, но каждый проворот ключа стоил невероятных сил: градом катил холодный пот, чернело в глазах. Сказывалось отравление углекислотой. С облегчением убедились, что воздух, сдавленный в отсеке, никуда не травится. Открыли заднюю крышку. Теперь отсек сообщался с морем напрямую — через трубу торпедного аппарата № 3.

— Ну, пошли, мужики! — скомандовал старпом.

Пошли, как стояли на стеллажной торпеде: Шарыпов, Тунер…

Едва лейтенант Тунер, окунувшись с головой в воду, вполз в торпедную трубу, как в маску ему уткнулись ступни Шарыпова. Матрос пятился. Он вылезал обратно. Тунер вынырнул, а вслед за ним в воздушной подушке появилась и голова Шарыпова. Шарыпов переключил аппарат на «атмосферу» и отрывисто выкрикнул:

— Аппарат… завален… «ИДАшками»…

Так вот почему водолазы упорствовали: они сделали третью кладку! Теперь выход в море забит тяжёлыми «ИДАшками».

Матрос Киреев не вынес этого известия и потерял сознание. Его не стали разжгутовывать — бесполезно. Вода стоит выше груди. Ему поддули из баллончика гидрокостюм, и Петя Киреев лежал на воде, как резиновый матрас. Старпом подгрёб к механику:

— Валера, попробуй стащить «ИДАшки» сюда или вытолкнуть за борт.

Зыбин нырнул в трубу, пополз вперёд. Из-за положительной плавучести его всё время прижимало к своду аппарата. На тренажёрах такого не было. Там труба заполнялась чуть выше половины и ползти было куда легче. Подёргал первую суму с «ИДАшкой» — ни туда, ни сюда. Неужели всё? Конец? Так глупо…

Зыбин упёрся ногами, подтянулся за направляющую для торпед и головой — молясь и матерясь — выпихнул все три сумы за борт. В глазах вспыхнули огненные искры. Подумал: «Теряю сознание», но, присмотревшись, догадался — искрит планктон. Возвращаться в отсек не было смысла: воздух в баллончиках на пределе.