Иногда невольно отвлекаясь от писанины, молодой человек вслушивался в звук журчащей неподалёку воды. Это была настоящая симфония: вода плескалась на камнях-голышах, журчала, бормотала и даже звенела на отмелях, проходя сквозь туннели, образованные кусками застрявшего льда.

Понемногу все стали укладывались спать, тесно прижимаясь друг к другу. В конце концов, оставшись без слушателей, Лаптев тоже свернулся калачиком, подставил спину костру и вскоре начал мирно посапывать. Так как Одиссею не спалось, он вызвался первым охранять лагерь. Через два часа его сменил немец. Вдоволь надумавшись и, наконец, ощутив приятную усталость, Луков тоже заснул…

Сквозь сон Одиссей услыхал поднявшуюся суету вокруг себя и вместе с тем тревожный гул, похожий на стук многих копыт приближающегося табуна.

– Подымайтесь! Скорей к машине! – заорал генерал.

– В чём дело? Чего горланить спозаранку! – послышался недовольный заспанный голос комиссара. – Я только отдежурил, имею право ещё поспать. Обрыдла ваша солдафонская дисциплина!

– Хорошо, дрыхните дальше, только голову проспите! – рявкнул на Лаптева генерал.

Одиссей разлепил веки. Костёр давно потух, было страшно холодно и промозгло. Над рекой и по её берегам клубился туман. Комиссар вскочил на ноги. Спросонья словно пьяный, он едва не сбил сапогом подвешенный над потухшим костром котёл.

Над Луковым на мгновение склонился последним охранявший лагерь немец. В руках он воинственно сжимал карабин.

– Die Angst macht Beine[5]– на своём гортанном языке «пролаял» Вендельмут, глядя куда-то в сторону. Словно спортсмен-спринтер он сорвался с места в сторону автомобиля.

Обернувшись на топот многих коней, Луков увидел картину, от которой у него всё мгновенно сжалось внутри. На них неслась чёрная стая всадников. Правда на таком расстоянии он воспринимал фигуры всадников, как расплывчатые пятна, но сколько энергии и злой решимости чувствовалось в их галопе даже отсюда! Между кавалерийской лавой и лагерем маячила фигура бегущего человека. Одиссей поспешно надел очки и ещё более ужаснулся. Это был водитель экспедиционного автомобиля! Похоже, он отошёл подальше, чтобы справить большую нужду и оказался в безнадёжном положении: бедняга во все лопатки улепётывал от кавалеристов, но с первого взгляда было ясно, что ему не спастись.

Тут взгляд Одиссея упал на оставленные возле костра на расстеленном куске дерюги консервные банки и свёртки. Без этих продуктов в голодной степи им не выжить, даже если повезёт уйти от басмачей! Луков принялся лихорадочно запихивать обратно в вещевой мешок сало, хлеб, картошку, пакеты с крупой и концентратами. Собрав провизию, молодой человек закинул мешок за плечи и оглянулся. Ужас пронзил каждую, клеточку его плоти. От общей массы басмачей отделились четверо и направили коней в его сторону.

Не передать чувство отчаяния и растерянности, овладевшее молодым учёным, который в своей жизни и мухи не убил. Прямо на него неслись четверо вооружённых головорезов! Лица их были искаженным яростью и смуглы почти до черноты, отчего казались ещё ужасней. Всадники перекликались на своём языке и скалили зубы, подобно хищным зверям. В руках их сверкали длинные острые клинки. Как востоковед, Луков понимал, что кричат всадники, и от этого ужас его становился только сильнее. И в такой момент он оказался безоружен! До карабина, с которым он этой ночью охранял спящий лагерь, теперь уже не успеть!

Каким-то озарением, шестым чувством Луков понял, угадал единственную возможность выжить. Он нахлобучил на голову остывший котёл, предварительно выплеснув из него остатки каши. А уже в следующее мгновение на него налетели конные джигиты и начали рубить.

Удары и ругательства посыпались на Лукова, как град. Некоторые удары принял на себя ранец с продуктами. Но хуже всего были те, которые, не будь на нём защиты, раскроили бы Лукову череп. Ярость бандитов ощущалась даже через сталь! Они рубили с потягом, стремясь разрубить странный «доспех», и зверели от собственного бессилья! Тяжёлые сабельные удары гулко отзывались в мозгу, однако импровизированный шлем надёжно спасал от заточенной, как бритва, клинковой стали.

Вдобавок к его находчивости Одиссею ещё и фантастически везло: один удар пришёлся вскользь по шее. Другой в руку, которой Одиссей прикрывал лицо, но к счастью плашмя. Кто-то из всадников ткнул его в спину острием палаша. И снова удача! Лезвие вошло в заплечный мешок и застряло там.

Позднее Одиссей вспомнил, что, пытаясь защититься, укусил одного верхового за подставленную ляжку, а второго ткнул подвернувшейся под руку палкой в бок. Он не знал, кто из них наградил его за это пистолетным выстрелом, потом другим, но ни одна пуля даже не ранила его. Но такое везение не могло продолжаться вечно! В конце концов кому-то из всадников удалось бы зарубить безоружного чудака. Но тут наступил хаос. Лошади вставали на дыбы и сбрасывали седоков, другие валились вместе с хозяевами. Вакханалия смерти сопровождалась конским ржанием и криками раненых. И всё это перекрывал методичный, как лязг заводской машины, грохот «машины смерти» системы Шоша.

В конце концов басмачи не выдержали меткого кинжального огня и повернули коней в степь. С собой на аркане они уволокли беднягу-шофёра.

Трое всадников, вырвавшиеся вперёд в начале атаки, и отрезанные от своих пулемётным огнём, попытались на конях переплыть реку. Двоих смертоносный свинец настиг в воде, и над их головами навсегда сомкнулись серые воды. Последнего басмача Лаптев достал, когда его конь уже выбрался на противоположный берег. Басмач взмахнул руками и кулем повалился с коня.

О преследовании бандитов нечего было и думать – винтовочная пуля пробила радиатор мотора и из него вытекла вся вода. Пока немец гадал, как исправить положение, Лаптев обходил поле закончившегося боя, любуясь на трупы убитых им бандитов. На плече герой гордо нёс дымящийся «Шош».

– Честное пролетарское жалею, дружище Фридрих, что я не успел накрошить их всех! – хвастливо досадовал комиссар.

Немец уважительно кивал. Германский ас понимал толк в хорошей пулемётной стрельбе, но впервые наблюдал «мясорубку по-русски». Комиссар, «снимая» с лошадей одного за другим вражеских наездников, ещё находил время оборачиваться к немцу и спорить на следующую цель: то на папиросы, то на бутыль первача.

– А ведь у нас получилось! – горделиво крикнул Лаптев генералу, имея в виду, конечно, прежде всего самого себя. – Мы удержали этих сукиных сынов на расстоянии вытянутой руки, и даже послали их в нокатут, прямо как в английском боксе.

– Да удержали – согласился генерал, хотя и упрекнул комиссара, что тот мог бы расходовать боеприпасы более экономно, чтобы в следующий визит бандитов им снова было чем их встретить. Впрочем, Вильмонт должен был признать, что своим спасением они в большой степени обязаны человеку, который в последнее время находился среди них на положении презираемого парии. В критический момент, когда всё казалось потерянным, комиссар сумел справиться с заклинившим пулемётом (замёрзла оружейная смазка или льдом сковало затвор) и так лихо повёл огонь из него, что мгновенно переломил ход боя и заставил гораздо более многочисленного противника бежать.