Как бы то ни было, тетка поручила мне накидать пункты искового заявления по делу Инны. Самой Инне было дано задание подключать адвоката для начала процесса по факту дискредитации и нанесения вреда деловой репутации, который обещал быть долгим и трудным, но не безнадежным. Особо Виктория настаивала на том, чтобы Инна была аккуратна и внимательна, выходя из дома. О заявлении в полицию женщина снова говорить отказалась. Озадачив клиентку, мы вернулись к нашей кипе документации.

На данный момент более или менее похожих на объект наших поисков попались только три письма. В одном из них, адресованном в департамент образования, сообщалось о том, что директор школы номер тридцать шесть занимается незаконными поборами, а также предоставляет представителям иноземных цивилизаций совершать опыты над учениками, по какому поводу его надо либо немедленно снять, либо превратить в жабу. Второе письмо пришло в департамент юридической поддержки и предлагало ознакомиться с новой Конституцией. Третье было направлено в прокуратуру города и сообщало, что некий Гартман Натан Валентинович, директор одного из местных банков, высосал матушку-Волгу не хуже настоящего вампира. Выпил и теперь закусывает, отчуждая прибрежные территории.

Как и все подозрительные документы, эти три письма мы направили в Следственный комитет, но ответа пока не было. Поиск продвигался такими темпами, что впору было завидовать не только скорости черепахи, но даже морской еж, преодолевающий в минуту по пять сантиметров морского дна, мог бы показаться настоящим спринтером.

– Да, позвоню завтра Мняцакяну, пусть договаривается с ректором, – решила Виктория, устало прикрывая глаза рукой. – По-другому тут не выйдет, к сожалению. Хотя нет смысла отрицать – это худший из возможных вариантов.

Впрочем, звонить Мняцакяну не пришлось. Мы еще не успели дойти до спортзала, как он позвонил сам, в точности по поговорке о помянутом всуе представителе потусторонних сил. Виктория слушала его молча, лицо ее не выражало никаких эмоций, только рот становился суровей и слегка щурился левый глаз.

– Не знаю, как объяснить, – проговорила она внезапно упавшим голосом. – Я вас поняла. Да. – Она еще немного помолчала и добавила: – Вы считаете целесообразным продолжать поиски моим методом?.. А, ну да, да. Хорошо.

Повесив трубку, Вика обернулась ко мне и пробормотала:

– Что за чертовщина? Он говорит, что следователи обнаружили видеозаписи того, как Шляпник вел наблюдение за домом убитого нотариуса. На камере самого коттеджа все было чисто, поэтому сразу ничего не нашли, но московская следственная группа проверила в поселке камеры нескольких ближайших коттеджей. Шляпник попался на них аж трижды в разные дни накануне убийства.

Я похолодел. Улика косвенная, но серьезная.

Вика никак не прокомментировала услышанное. Выходило довольно скверно. Следственные действия если не срезали филологические построения Вики и Веры о непричастности Шляпника, то существенно подточили.

Однако сворачивать расследование Мняцакян тем не менее распоряжения не давал. Теперь уже и он надеялся найти другие трупы. Он так и сказал: другие трупы Правдоруба-Шляпника.

Вернувшись в спортзал, мы застали там еще одну странную картину.

– Помните, девочки, мы с вами вели дискуссию о том, был ли Гоголь девственником? – вещала Вера Ухтомская, сидя на гимнастическом козле, свесив ноги вбок, как жокей в дамском седле.

Девушки слушали внимательно, не выказывая ни малейшего удивления перед столь специфической темой, видимо, действительно поднимался вопрос не впервые.

Мы с теткой переглянулись и остановились в дверях зала, послушать, чем кончится.

– Он сватался однажды, но получил отказ, – вставила Яна.

– Да, к графине Анне Виельгорской, и этот случай как нельзя лучше доказывает, что не таким уж монахом-отшельником был Николай Васильевич, как утверждали его знакомые. Но дело не только в этом. Мы с вами сейчас работаем над проблемой, которая как нельзя лучше доказывает, насколько текст, особенно письменный текст, проявляет даже те мысли, которые мы по каким-то причинам не спешим афишировать. Так вот, Гоголя выдают его собственные произведения. И тексты его говорят о том, что писатель знал женщин, причем настолько хорошо, что это знание никак не вяжется с образом человека, который «больше годится для монастыря», как он сам любил говорить о себе. Приведу только один пример. Современные Гоголю критики наперебой писали о плохо сделанной интриге «Ревизора». О том, что сюжет пьесы – известный анекдот; старый, тысячу раз напечатанный. Разные у критиков на то были причины: надо было сбить популярность гоголевской пьесы, выслужиться перед цензурным комитетом, но все критики, в том числе самые рьяные, такие как Сенковский и Булгарин, сходились в утверждении о том, что сцены с участием женщин в комедии необыкновенно хороши. Лучшими сценами назывались объяснение Хлестакова с Марьей Антоновной, дочерью городничего, и его ухлестывание за Анной Андреевной, женой городничего. Сенковский даже советует Гоголю написать новую пьесу, расширив эту удачно начатую в «Ревизоре» любовную интригу. Но есть в комедии одна сцена, которую рецензенты до сих пор упускали из вида, это сцена, когда мать и дочь обсуждают Хлестакова между собой, споря, в сущности, о том, которая из них ему больше понравилась. Помните, как они это делают?

Девушки, недолго думая, уткнулись в свои смартфоны:

– Они всего лишь выясняют, на кого Хлестаков больше смотрел, – разочарованно протянула фитоняша.

– Именно! – неизвестно чему обрадовалась Вера. – Именно! Они обсуждают направление взгляда Хлестакова.

– А что в этом необычного, Вера Андреевна? Так много кто делает, – подхватила Мальвина.

– Необычного в этом действительно немного. Я бы даже сказала, что это чрезвычайно типично. Для женского обсуждения. Именно для женского.

– Почему типично женское? – справедливо не поверили девушки.

– Сталкивались ли вы с ситуаций, когда муж стоит перед открытым шкафом и не видит то, что лежит прямо перед ним, а жена находит это за считаные секунды?

– Наслышаны, – улыбнулась Яна и добавила: – Эта особенность связана скорее с физиологией. Женскому зрению свойственен более широкий угол обзора. Образно выражаясь, женщина как будто вечно вертит перископом, а мужчина смотрит через бинокль.

– Совершенно точно, – обрадовалась Вера. – Дело в разнице, которая предопределена самой эволюцией: мужчина – охотник, для того чтобы выследить зверя, ему нужно зрение-бинокль, женщина же следит за домом и детьми, занимается собирательством в отсутствие мужа, поэтому ей надо замечать много деталей в собственном ближайшем окружении. И вот направление взгляда – это та самая эволюционно важная именно для женщины вещь: куда собрался ползти младший ребенок; не опасно ли играть с этой змейкой для старшего малыша; что высматривает у моего очага соседка? Дело дошло до того, что даже физиологически появилась разница: в глазу у женщины больше белка, чем у мужчины. А при большей площади белка легче понять, на чем задержался взгляд. Понимаете, к чему я клоню?