– К тому, что Гоголь подметил эту черту женского зрения очень точно? – предположила Мальвина.

– Совершенно верно, надо либо точно знать об этих конструктивных отличиях мужского и женского глаза, либо жить рядом с женщиной и слышать подобные речи непосредственно от нее. Просто наблюдая со стороны, этого заметить невозможно!

– Либо иметь мать и двоих сестер, в судьбе которых принимаешь живейшее участие, – шепнул я Виктории, вспомнив биографию Гоголя.

Вика согласно кивнула и ответила также шепотом:

– При всем уважении к Вере, но ее теория о мужском и женском в текстах Гоголя выглядит гораздо сомнительнее даже теории валенка и галоши. Видимо, на сегодня пора отпустить чтецов по домам.

Но уже в следующую минуту мы возрадовались тому, что повременили выходить из тени.

– Отличия мужской речи от женской не всегда очевидны, но есть случаи, когда они бросаются в глаза. В письмах Правдоруба элементы женской речи присутствуют явно, – продолжила Ухтомская, поудобнее усаживаясь на козле и, судя по позе, не собираясь скоро завершать лекцию. – Ученые заметили, что мужчины и женщины демонстрируют различное речевое поведение, комментируя одно и то же событие. Мужчины проявляют себя «в инструментальной роли», женщины – «в экспрессивной». Женская речь чаще всего взывает к эмпатии, женщины склонны задавать вопросы о чувствах, мужчины – о фактах. В письме номер один: «Мой сценарий фильма «Титаник» был нелегально переправлен за рубеж и там продан за огромные деньги. Обратите внимание! А в эту историю великой любви я вложил всю свою душу, можете себе представить, как я страдаю от этого? И далее…

Я же не имею с этого ни копейки, едва свожу концы с концами. Бедствую. Занимаю деньги. А вот и главное! Прошу понять меня в моем бедственном положении, посочувствовать и оказать помощь и поддержку…

Выяснилось, что Вера подробно изучила материалы эксперимента, проведенного Викторией в ее первый приезд в психиатрическую лечебницу. И эти факты тоже чудесным образом укладывались в ее теорию. Когда Виктория просила Шляпника пересказать это письмо, то фразу с просьбой «понять» и «посочувствовать» он вообще исключил, настолько неважной она ему показалась.

– Значит, Шляпник не Правдоруб? – уточнила фитоняша.

– Шляпник точно не Правдоруб, – убежденно заявила Вера, еще не знакомая с последними данными расследования. – Более того, Правдоруб – скорее всего является женщиной!

Свой причудливый анализ ученая дама продолжила, лихо проводя параллели между речью светила отечественной словесности Николая Васильевича Гоголя и сумасшедшего маньяка-убийцы из Ставроподольска.

– Примеры эмоциональных вызовов встречаем и в других письмах, написанных Правдорубом от лица несуществующих людей, но совершенно не характерных для дневниковых записей Шляпника, который чаще сосредоточен на фактах. Жалоба Мошанкина – письмо номер 2 – о нотариусе, который отказался засвидетельствовать имя Антихриста, больше похожа даже не на жалобу, а на кликушество, на плач. Вот послушайте это письмо. – И Вера начала выразительно зачитывать: – Но только, представляете, что помешало такому простенькому делу?! Это и не дело даже, а долг. Святой долг каждого. Родина-мать зовет! А нотариус Пятницкий Владлен Эмильевич наотрез отказался свидетельствовать мое имя, мне по праву принадлежащее, для того чтобы соблюсти известные миру пророчества. Пятницкий сослался на отсутствие полномочий. Также нотариус Пятницкий В. Э. в издевательской форме рекомендовал мне подтвердить мой статус в городском психоневрологическом диспансере. Это больно задело меня, подкосило и так слабые силы, долго не мог прийти в себя.

Ухтомская сделала театральную паузу и взялась за следующее письмо:

– Письмо номер три. Заправки строятся в прямой близости к спальным районам и жилой застройке, чтобы в назначенный час испепелить маленьких деток, стариков, женщин и мужей их. Допустимо ли превращение нашего города в огненный крематорий? Боль и отчаяние сжимают душу и сердца небезразличных. Я только один из них, смотрящих, но не видящих. Сколько еще безвинных сироток скормим злобному змею?

Филологические девы внимательно слушали свою преподавательницу, как и мы с Викой.

– Если вы все еще сомневаетесь по поводу Шляпника, то вот еще один аргумент, – бодро продолжала Вера. – Эмоции интересуют Алексея Шляпника скорее как способ смоделировать свое поведение, быть как все. Он понимает, что реакция смеха на согласие любимой женщины выйти замуж или попытка шутить над архитектурным замыслом здания вокзала, над которым все его одногруппники по каким-то причинам не хотят шутить, дискредитирует его в глазах общества. Он пытается понять, почему его реакции не такие, как у всех, но не пытается вызвать к себе сочувствия. Его собственные письма о том, что его квартиру облучают, вообще скупы на эмоции, больше похожи по форме не на жалобу, а на служебную записку. Можно сказать, что у Шляпника типично мужское утилитарное отношение к эмоциям. В письмах же Правдоруба, скрывающегося за именами неизвестных, эмоции – это способ конструирования аргументации, вернее, эмоции подменяют аргументы.

Мы с Викторией снова переглянулись. Если теория о мужской и женской речи и казалась слабой для определения пола Правдоруба (подобное речевое поведение может характеризовать, например, мужчину-истерика), то два филолога-эксперта, которые, ссылаясь на разные текстовые маркеры и совершенно непохожие методы исследования, утверждают, что письма писал не Шляпник, это уже аргумент.

– Я же тебе говорила, что Ухтомская владеет научным аппаратом, – сказала Виктория со сложной смесью восхищения, удивления и удовлетворения и тут же добавила: – Плохо только то, что оценить это некому, кроме нас с тобой, конечно.

Вера продолжала вещать с козла, а девушки слушали ее завороженно, как бандерлоги слушают речи мудрого Ка.

– То же самое мы видим и в четвертом письме Правдоруба… – вдруг заявила Вера.

– Какое еще четвертое письмо? – шепотом спросил я тетку.

Когда мы полчаса назад покидали спортзал, писем было только три. Виктория пожала плечами.

– Самой интересно, – пробормотала она, прислушиваясь.

Тем временем Вера Ухтомская уже зачитывала отрывок из этого самого четвертого письма:

– Наша великая Волга-матушка, данная нам в награду для постижения истины через главное для всех, оказалась в плену у жадного вора. Гартман присосался к водной артерии, как вампир. Высасывает из города душу по капельке, как древоточец поедает молодую сосенку. Выпивает нашу добрую сестричку-Волгушку в угоду своим мужским похотливым потехам. – Вера окинула слушателей торжествующим взглядом. – Здесь мы уже имеем прямое противопоставление мужского и женского: «мужские похотливые потехи» – так может высказаться только женщина о мужчине.

– Вера Андреевна! – Виктория наконец выступила из нашего с ней укрытия.

– Ах, где ж вы ходите! – Ухтомская легко спрыгнула со своей козлокафедры и направилась к нам. – Нашли! Представляете, четвертое письмо нашли!