Он говорил уже без горечи, отстранено, обычным житейскимтоном, цепким взглядом охватывая как полицейский кордон вокруг здания, так изаложников, не попытались бы чего, и от этой обыденности на Сергея повеялобольшим ужасом, чем от возможности получить веер пуль в упор.

Валентин чувствовал, как губы все время кривятся в горькойулыбке. Вот теперь он, боец элитных частей – террорист. Вне закона. Взял взаложники, подумать только, мирных граждан. Он уже не человек, а чудовище!Мирных граждан, да как осмелился...

А почему нет? Мирное население нельзя было убивать, скажем,в царское время. Даже при Советской власти нельзя, потому что хоть и народнаявласть, и выборы, но все знаем, какие тогда были выборы. Но сейчас, когданаселение страны, в самом деле, выбирает президентов, а с ними и политикустраны, то это население и отвечает за нее.

Да, парадокс, но именно в странах с диктаторскими режимамимирное население должно быть неприкосновенно. Оно бесправно, не отвечает заагрессивный или любой другой курс страны. Но в Штатах это так называемое мирноенаселение толкает президента на агрессивный курс. Само население требуетпослать флот к берегам арабских стран. Само население голосует за удар по СаддамуХусейну. Так что Хусейн имеет полное моральное право навести ответный удар. Втом числе и по американскому населению, ибо оно, так сказать, напало первым.

И не только Хусейн.

В кармане звякнуло. Валентин поспешно схватил коробочкусотового:

– Первый!

– Говорит второй, – донесся угрюмый голосДмитрия. – Подъехала машина... Броневик... Ага, вылез толстячок, в рукечемодан... Понятно, сам пан директор банка.

– Уверен? – спросил Валентин.

– На все сто! Такими их даже рисуют.

– Смотри, – предостерег Валентин. – Могут изамаскировать своего спецназовца. Бди!

Голос из мембраны мрачно ответил:

– Бдю. Вряд ли. Поляки до свинячьего визга страшатся,чтобы американцам хотя бы прищемили пальчик! Не только семь миллионов, весьсвой золотой запас притащат... Правда, там у них пусто. Во всяком случае, всесделают, чтобы освободить без выстрелов. Ждут крох со штатовского стола!

Валентин буркнул:

– Что у тебя голос невеселый. Что случилось?

– Да смотрю, сколько их тут собралось. Чуть ли не всяпольская армия. Так бы нас защищали... Или хотя бы себя. Чую, нам уже невырваться. А все-таки жалко, когда рванет... Все-таки тоже славяне... Исоюзники, хоть сейчас уже бывшие...

Валентин сказал строго:

– У России теперь, как и у всех, нет постоянныхсоюзников! Отныне есть только постоянные интересы. Что с долларами?

Слышались шорохи, потрескивание, наконец хрипловатый голосдмитрия:

– Все в порядке. Я забрал. Там пачки долларов. Много!

Валентин сдержался, хотя на языке вертелись разные слова.Дмитрий не новичок, явно его прикрывал Сергей, да и не станут снайперы бить понему, ибо в ответ здесь могут расстрелять десяток заложников.

– Забрось в окно, – распорядился он, – а самоставайся. Пусть думают, что уже расслабились, заполучив такой выкуп!

– Не перегни, – предупредил Дмитрий.

– Не перегну, – усмехнулся Валентин. – Кто жерешится на штурм, если тут можно прищемить пальчик?

Заложники начали негромко переговариваться. Сперва шепотом,затем, видя, что террористы не обращают внимания, чуть осмелели, кое-кторешался даже пошевелиться, медленно оглядывались, искали взглядами знакомых.

Через два человека от майора сидела молодая пара, то ли мужи жена, то ли жених и невеста, но если поженятся, то брак явно будет удачным:уже сейчас похожи один на другого, словно притирались не один десяток лет.

Взгляд Ахмеда то и дело соскальзывал на запястье, гдесекундная стрелка едва-едва ползла, а минутная так и вовсе примерзла. Валентинсочувствующе бросил:

– Уже скоро. Там все рассчитано по минутам.

– Да я ничего...

– Займись чем-нибудь.

– Чем?

Валентин холодно усмехнулся:

– Да нарушением прав человека! Надо отвлечьмассмедиков. Да и правительства зашевелятся.

Ахмед кивнул, громко щелкнул затвором, привлекая внимание,поманил пальцем бравого сержанта:

– Эй ты!..

Лицо сержанта стало желтого цвета. Губы полиловели, он едвавышептал:

– Что... Что вы хотите?

– Что-то ваши спасатели не шевелятся, – буркнулАхмед. – Им надо увидеть кровь, чтобы побыстрее... Ты не бойся! Одинвыстрел – и все. Не больно. Даже не почувствуешь. Вставай, два шага вперед.

В страшной тишине сержант вскрикнул громко, по-заячьи, упална колени:

– Не убивайте! Я жить хочу!

Ахмед смотрел с гадливостью:

– Стыдись! Ты же солдат! Ты прошел подготовку...

– Да! Но я прошел высшую школу выживания!.. Меня училивыживать любой ценой!!! Любой!!!

Он верещал в панике, ибо из дула автомата в руках террористана него смотрела смерть. Оттуда коротко полыхнет огонь, а стальная пуляразнесет ему череп, а это он не проходил. Его учили убивать и выживать, училиубивать много и быстро, но о том, что могут убить и его, говорилосьскороговоркой, тут же переводя разговор на то, какие награды ждут повозвращении, о продвижении по службе, а главное – повышенное жалование,походные, двойные за пребывание в чужих водах...

Акбаршах спросил по-английски Валентина:

– Чего это он так?

Валентин объяснил, с трудом подбирая слова:

– Он, как и все американцы... знает, что все американцыпроизошли от обезьяны. А один американец, который от обезьяны произошел...особенно, тот объяснил, что они и сейчас еще обезьяны, и что не надо душитьнаши постыдные инстинкты, страсти. Надо жить как обезьяна, что обрела разум...

Юный араб отшатнулся, по красивому лицу пробежала судорогаотвращения:

– Быть такого не может!

– Клянусь!

Акбаршах смотрел с недоверием. Ахмед оглянулся на них,отступил на шаг, держа заложников под прицелом. У него даже уши задвигались,словно почуял добычу или замыслил какую-то пакость. Сказал с преувеличеннымсомнением:

– Акбаршах прав, кто вас, гяуров, знает. Для вассоврать, что два пальца намочить... Верно, Акбаршах? А мы вот возьмем ипроверим. Эй ты!.. Хочешь жить, то возьми и поимей вон ту девку... Ах да, ты жот страха не сумеешь... Тогда дай ей по роже! Сейчас же, иначе получишь пулю влоб.