Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— А не проще ли отдать голову Ариса и потянув время сделать тоже самое, но не выходя замуж, а дождавшись войско вашего отца? И тогда не нужно освобождать гладиаторов!
— Я не отдам Ариса! Никогда и никому! Я не предам гладиаторов!
— Почему?!
— Я люблю его!..Я верю в него! Вначале мы победим, а потом…потом я спрошу у него и дам ему возможность оправдаться. Потом. Когда он будет свободен и скажет мне правду!
* * *
Видение оборвалось. Кровь лилась из его ушей, носа, глаза, струилась сквозь раны в голове. Под моими пальцами образовались обугленные дыры. Я спалил его плоть и кости силой своей энергии. Эйнстрем обвис на цепях…уже мертвый. А я почувствовал, как словно все тело превращается в кусок льда. Как замораживается мое сердце, как леденеет каждый нерв и скручивает болью конечности, выгибает пальцы, сдавливает ржавыми обручами грудину. Мои легкие превратились в камни, а сердце словно разодралось пополам и из него фонтанирует кровь…черная кровь полная ненависти и презрения к самому себе. А в ушах пульсирует…
«— Я не отдам Ариса! Никогда и никому! Я не предам гладиаторов!
— Почему?!
— Я люблю его!..Я верю в него! Вначале мы победим, а потом…потом я спрошу у него и дам ему возможность оправдаться. Потом. Когда он будет свободен и скажет мне правду!»
Глава 20
Лиат.
«— Это безумие. Ты понимаешь это?
Эйнстрем явно в шоке, вот почему позволяет себе повысить голос и вскочить с дивана, на котором сидел до этого.
— Понимаю. Но это наш единственный выход.
— Нет. Это твой единственный выход, чтобы спасти своего…этого! А единственный верный выход — это ДЕЙСТВИТЕЛЬНО согласиться на свадьбу с эльфом. Понимаешь? Действительно. А не то, что ты предлагаешь!
— То есть ты отказываешься мне помочь?
Я встала прямо перед ним, чтобы тут же предательски на долю секунды зажмуриться, когда друг зарычал от бессилия. Распахнула глаза и увидела, как он схватился за голову, смотря прямо на меня и дыша. Тяжело и глубоко в попытке успокоиься. Смотрит долго, пронзительно, и глаза его то вспыхивают алым от несдерживаемой уже ярости, то темнеют до почти чёрного цвета, и мне кажется, я слышу, как крутятся в его голове шестеренки. Эйнстрем явно прикидывает, что может выйти из этой отчаянной затеи. И, наверное, я всё же та самая сука, которой видит меня весь Мендемай, наверное, я всё же та самая бессердечная дрянь, перед которой когда-то преклонился Арказар, но я медленно выдыхаю, отмечая, как обреченно опускаются плечи моего лучшего и единственного друга, как потухает взгляд его миндалевидных глаз, а кончики губ невольно опускаются книзу. Победа? Наверное. Потому что уже через мгновение такое ожидаемое:
— Конечно, я согласен. Разве я когда-нибудь в чём-либо мог отказать тебе, моя маленькая Госпожа.
Не мог. Никогда. И я знала это. И я низко и в какой-то мере жестоко по отношению к нему пришла просить его о помощи. Зная, что он согласится. Мой самый дорогой, мой самый близкий друг, мальчишка, выросший со мной вместе попросту, не сможет отказать мне даже в том, что сулило ему самую жестокую смерть, если у нас не получится».
Я открыла глаза резко, просыпаясь как-то вмиг от этого щемящего чувства, разрывавшего сейчас грудную клетку. Не сон, нет. Воспоминание, проникшее в воспаленный, утомленный долгим пленом разум. Они теперь часто приходят вместо сновидений. Но лучше любые, самые страшные и ужасные кошмары, чем это. Потому что у нас, действительно, не получилось. Потому что моя беспечность, моя всепоглощающая, такая никчемная и жалкая любовь к Арису стоила Эйнстрему не только взгляда, а, возможно, и жизни…Ведь ОН обещал лишить её моего друга. Боль. Вот то единственное, что принесла тому мальчику из моего детства слепая любовь и преданность мне.
Прижала искалеченную руку к груди, туда, где начало сильно жечь при мысли о том, скольких людей я потеряла из-за своей слепой любви и преданности. И скольких ещё мне предстоит потерять? Я не знала, нет, я боялась представить.
И вновь эта проклятая тошнота, которая не отпускала надолго. Медленными глубокими вдохами пытаться её унять, все равно больше ничего рядом не было. Только неподалеку должна лежать утренняя миска с остатками протухшей похлёбки. Попыталась мысленно просчитать, сколько дней я нормально не ела? Не смогла. Вспомнила только отвары, которые вливал в меня Альгос насильно. Возможно, именно они давали мне не сдохнуть окончательно. К сожалению.
Попробовала встать на ноги и тут же осела на пол, ощущая, как закрутился мир вокруг. И пол с потолком будто местами поменялись. Таааак, плохая идея на абсолютно голодный желудок, который сейчас сжимало в спазмах. Просто пройтись пальцами сквозь остатки платья по всему телу, чтобы проверить, насколько затянулись дыры, оставленные кинжалами моего палача. Кажется, все пропали. Это хорошо. С другой стороны, учитывая моё состояние, это значит, что я не менее суток или даже трех провалялась без сознания, пока исцелялась моя плоть. Как далеко продвинулся за это время Ванитас? Что произошло за эти дни там, снаружи? Там, где мой отец, наверняка, уже должен был объявить войну моему любовнику. И брату в одном лице. Нервный смех вырвался из груди. В этой мрачной тишине он казался даже пугающим. Интересно, знает ли уже Аш, кто бросил ему вызов? Наверняка, знает. Разведчики отца были всегда самыми лучшими. Насколько низко пала в его глазах его любимая маленькая принцесса? Остался ли хотя бы один шанс на то, что ей удастся выкарабкаться из той пропасти, в которую она угодила по своей глупости?
Навряд ли. Прислушалась к собственным ощущениям и поняла, что я даже не хочу. Мне нужно туда, наверх, где находятся мои родители. Туда, откуда следует править Мендемаем. Закрыла глаза, хотя в пещере было темно настолько, что невозможно увидеть очертания предметов на расстоянии протянутой руки. Прислушалась к себе, к той тишине, что воцарилась как снаружи, так и внутри меня. Рука невольно соскользнула к животу, пальцы смяли ткань, скрывавшую его. Это было жестоко. Это было слишком жестоко. Даже для меня. Моя мать всё ещё верила в какого-то бога. Но если она права, и он существует, то это даже не насмешка, это будто его самое страшное наказание. Мне.
«— Только подумай, — эльфийка хихикнула, тут же прикрыв ладонью губы, — вместо одного рычага давления, у нас теперь целых
