— Деньги, — прошептал потрясенный Сеидов, — вот что тебеважнее всего. Вы другое поколение. Вас воспитывали в уважении к Золотомутельцу. Во имя денег вы готовы на все.

— А вы не готовы? А все остальные не готовы? Мне дажестранно это слышать от такого человека, как вы. Деньги — это свобода. Этовозможность выбора собственной жизни. Это лицензия на счастье. И если я могуполучить огромную сумму денег за человека, который виновен в убийствах тысячлюдей, почему я должен от этого отказаться? Во имя моральных принципов? Ноименно моральные принципы должны подтолкнуть меня к разоблачению такихнегодяев, как аль-Рашиди. Во имя своей страны? Но я стал российскимгражданином, а он воюет и против моей страны. Во имя чего я должен отказыватьсяот таких денег? Раньше давали золотые зведочки героев, присваивали высокиевоинские звания и обеспечивали Героев на всю жизнь, давая им квартиры, дачи,машины и другие льготы. А сейчас дают деньгами. Все честно и справедливо.

— Ты еще так молод, — с горечью произнес Фархад, — и ужесейчас считаешь, что деньги могут сделать из тебя счастливого человека.

— Конечно, могут. Это эквивалент счастья. Чем больше денег,тем больше у меня свободы, личного времени и счастья. Я могу купить себесчастье. Хороший дом, отличную машину, прекрасную жену, здоровых детей.Двадцать пять миллионов долларов я не смогу получить за тысячу лет своейусердной работы переводчиком. Тогда почему я должен сидеть и ждать, пока менясделают заведующим отделом и захотят немного повысить зарплату. Не лучше липолучить все сразу?

— Я должен был догадаться, — сказал Сеидов, — все твоирассуждения о деньгах должны были меня насторожить. Но я считал тебя молодым иглупым, а ты, оказывается, немолодой и жадный.

— Я молодой и умный, — усмехнулся Кажгельды, — я уже столькодней жду, когда наконец здесь появится Юсуф аль-Рашиди, чтобы сдать его наконецамериканцам или израильтянам, получить свои деньги и навсегда покончить сосвоей работой «обслуживающего персонала». Знаете, как унизительно бытьпереводчиком при дураках? Иногда понимаешь, что ты знаешь гораздо больше их.Владеешь иностранными языками, знаешь историю, географию, литературу. Авынужден переводить мычание очередного придурка, который не знает ничего и поблату попал на ту или иную должность. Или одного из наших современныхбизнесменов, которого не успели отстрелить в девяностые и который теперьискренне считает, что он настоящий бизнесмен и коммерсант, забывая, что был иостался жуликом и спекулянтом.

— И ты думаешь, что сможешь выдать аль-Рашиди и на этомзаработать деньги?

— Я уже это сделал, — усмехнулся Кажгалиев, — насколько японял, аль-Рашиди появится здесь сегодня утром. Значит, он уже обречен. Егоникто не сможет спасти, даже вы. Как только он здесь появится, его возьмут.

— Каким образом? — не понял Фархад. — У тебя нет передатчикаили телефона. Как они тебя найдут?

— Я уже звонил по своему телефону и предупредил их овозможном появлении Юсуфа, — сообщил Кажгельды, — теперь остается ждать.

— Но как ты мог позвонить, если мы вытащили и сдали своиплаты Брикару?

— У меня телефон с двумя номерами, — пояснил Кажгалиев, —поэтому, отдав одну плату Брикару, я сохранил другую.

— Здесь плохо ловят телефоны, — напомнил Сеидов, — поэтомутвой план обречен. Ты не сможешь дозвониться, когда здесь появится аль-Рашиди.

— Я уже сообщил, что он приедет утром. И постараюсьпозвонить еще раз, когда он появится.

— Предположим, что тебе удастся отсюда позвонить.Предположим, что ты даже сумеешь связаться со своими хозяевами. Но в этих камышахнас никто не найдет. Даже если они вызовут сюда сто вертолетов. Они будутискать весь день.

— Не будут, — радостно ответил Кажгалиев, — они сразу найдутнас, точно установив, где именно мы находимся.

Сеидов хотел возразить, хотел что-то сказать, но вспомнилпро свое разбитое кольцо. И взглянул на руки переводчика. На его пальцах небыло никаких колец.

— Каким образом они нас найдут? — спросил Фархад. — Потвоему телефону? Но это глупо. Пока они будут искать, аль-Рашиди отсюда уедет,и они просто не успеют сюда прилететь.

— Они будут точно знать, где мы находимся. С точностью доодного метра, — счастливо заявил Кажгельды. — Неужели вы не понимаете, что этонаш уникальный шанс. Мы станем миллионерами, сумеем помочь найти террориста ивернемся в Москву почти героями.

— Почти не считается. Мы вернемся подонками, которые из-заденег подставили другого человека.

— Лучше скажите — помогли обезвредить опасного террориста иполучили за это полагающееся нам вознаграждение.

Фархад нервно мотнул головой. Заснуть он уже не мог. СловаКажгалиева были для него настоящим откровением.

— Но каким образом они нас найдут? — нервно повторил Сеидов.— Я сломал свое кольцо, и они теперь не смогут нас засечь. Никак не смогут,Кажгельды.

Переводчик улыбнулся. У него было такое счастливое и детскоелицо одновременно. Словно он выиграл в лотерею дорогую машину.

— Кольцо было не только у вас, — сообщил он, — мы все равноне сможем отсюда уехать без другой машины. А телефон есть только у меня. Иникого предупредить вы тоже не сможете, хотя бы потому, что просто не знаете,куда звонить.

— Какое кольцо? — спросил Фархад. — Покажи мне свое кольцо.

— Оно у меня, — явно наслаждаясь ситуацией, сказалКажгалиев, — и поэтому они смогут нас спокойно засечь.

— Вы молодой негодяй, — вырвалось у Сеидова, — неужели вы непонимаете, что именно вы делаете? Я еще понимаю, если бы вы выполняли какое-тозадание из идеологических или патриотических побуждений. А ради денег… Это такпротивно, — от возмущения он переходил то на «вы», то на «ты», сам не замечаяэтих переходов.

— Мне полагается вознаграждение, — упрямо повторилКажгалиев, — и я не понимаю, почему вы ругаетесь. Я никого не предавал, никогоне обманывал. Я только жду, когда здесь появится террорист, которого ищут сразумного стран. И хочу помочь его задержать. Что плохого я делаю? И вообще почемувы меня ругаете?

— Черт возьми. Как объяснить человеку, что он делаетподлость, если он искренне верит, что не делает ничего плохого. Я никогда небыл согласен с методами аль-Рашиди. Я считаю убийство любого человекааморальным. Но я не хотел, чтобы меня использовали для поисков аль-Рашиди. Я ненаживка и не сыр в мышеловке.

— А я согласен быть сыром, — ответил Кажгельды, — и наживкойтоже согласен. Не вижу в этом ничего обидного. Зато аль-Рашиди будет мышкой илирыбкой, которую подцепят опытные рыболовы.

— Я этого не допущу, — вскочил со своей кровати Сеидов, — япозову старика, пусть свяжется с ними и сообщит о том, что аль-Рашиди ждетздесь засада.