– Что случилось? – спросил он.

– Спина, – ответила я. – Болит…

Мистер Уикер рухнул на колени, перевернул меня, невзирая на все мои протесты, и бережно, ловкими пальцами вывернул мне веки. Увиденное заставило его вздрогнуть и слегка отпрянуть назад.

– Господи всемогущий! Это не малярия.

– А что?

Никогда не забуду жалкого, малодушного страха в его глазах.

– Похоже, у вас желтая лихорадка.

Так оно и было. На ранней стадии это заболевание очень похоже на малярию: отличить его можно только по болям в спине и иногда по желтизне склер глазных яблок. Следующие три дня я тряслась и обливалась потом, почти не поднимаясь с тюфяка, пытаясь хоть чем-то подкрепить силы, но всякий раз в самом скором времени извергая съеденное обратно. Все это было похоже на какую-то жуткую инфлюэнцу – жуткую, во-первых, из-за физических страданий, а во-вторых, оттого что я прекрасно сознавала опасность своего положения. Среди эриган смерть от Желтого Джека – редкость: чаще всего они переносят его в детстве и приобретают к нему иммунитет, как ширландцы к кори или оспе. Но для тех из нас, кто не переболел корью и оспой в детстве, эти заболевания могут оказаться очень и очень опасными.

Я прекрасно знала все это, и все же, стоило лихорадке утихнуть, пала жертвой беспочвенного оптимизма, часто сопутствующего течению этой болезни.

– Мне гораздо лучше, – настаивала я, съев в доказательство обильный обед. – Завтра же возобновим работу.

Но мистер Уикер не позволил мне тешить себя надеждами.

– Если останетесь здоровой неделю, – сказал он, – об этом можно будет подумать. А до тех пор – полный покой и отдых.

Конечно, он был прав. Некоторым удается отделаться от Желтого Джека с подобной легкостью, но я была не из них. Вскоре после кажущегося выздоровления болезнь вступила во вторую, куда более страшную фазу.

О том, что произошло в следующие дни, я не могу рассказать почти ничего – по крайней мере, с собственной точки зрения. От жара и боли я впала в бред, и все мои воспоминания – не более чем вязкая череда галлюцинаторных образов. Впоследствии Натали рассказывала, что Апуэсисо, бабка Акиниманби, раздела меня донага и обмазывала прохладным илом, меняя этот своеобразный компресс по мере надобности, чтобы унять жар. Это объясняет, отчего я, придя в себя, оказалась такой грязной и, даже по минималистским стандартам мулинцев, голой. Рассказала она и о том, что меня рвало черной желчью – ужасный знак, чаще всего предвещающий смерть. В ушах стоял рокот говорящих барабанов, отсчитывавших оставшиеся мне часы. Я тряслась в лихорадке и бредила, изо всех пор сочилась кровь, кожа там, где не была измазана илом, пожелтела так, что казалась золотой. Короче говоря, я едва не умерла, и пишу об этом так спокойно только потому, что все это было давным-давно, и я, несомненно, выжила. (Это уж наверняка; судите сами: ведь не пишу же я эти мемуары с того света.)

Но в то время ужас не отпускал меня даже после того, как худшее осталось позади. Не помогало и понимание того, что после выздоровления желтая лихорадка мне больше не страшна, ведь однажды я уже решила, будто поправилась, но тут же снова слегла: то было лишь преддверие второй фазы болезни. Наученная горьким опытом, теперь я жила в постоянном страхе: что, если и новое облегчение – только отсрочка скорой смерти?

Моей воли к жизни хватило на то, чтобы вымыться и снова одеться во что-то еще, кроме ила, но я не сомневалась, что Зеленый Ад вознамерился погубить меня, и это сильно подорвало мой исследовательский энтузиазм.

В этом-то немощном состоянии меня и застал дракон.

* * *

Если вы никогда не были серьезно больны, вам не понять, насколько чувствительным становится после этого ум, и как болезненно он реагирует на любые внешние раздражители. Так вот, пусть те, кто пережил это состояние, вспомнят его сейчас, а остальные – хотя бы попробуют вообразить.

Готово? А теперь представьте, что где-то в лесу, за пределами видимости, вдруг раздается звук. Усталый, измученный мозг тут же пытается опознать в громком реве и рыке голос того или иного знакомого зверя. Из этого ничего не выходит, так как голос вам совершенно незнаком, и неудача внушает страх. Что это – некое новое животное, или вы начинаете сходить с ума?

Прежде чем вам удается ответить на этот вопрос, звук меняется. Он приближается с быстрым громким топотом, заставляющим замереть на месте. Миг-другой – и из зарослей с треском вырывается нечто, не похожее ни на одного зверя в мире: жуткая клыкастая пасть, а за ней – длинное, извивающееся многоногое тело. Невиданный зверь с яростным рыком описывает вокруг вас круг, после чего обращает свою ярость на ваш бивак – топчет палатки, швыряет в грязь ваши пожитки, разбрасывает костер и втаптывает в угли вашу одежду. Здоровый и хорошо отдохнувший, вы немедленно поняли бы, что голова этого воплощения хаоса и шума – человек в деревянной маске дракона, а туловище составляют другие, цепочкой бегущие следом, укрывшись под чем-то наподобие йеланской карнавальной марионетки на празднике драконов.

Я не была ни здоровой, ни хорошо отдохнувшей, и к тому же никогда не бывала в Йелане на празднике драконов. Не в силах выдержать всего этого шума и разрушений, я завизжала и сжалась в комок. Видя мой страх, дракон снова бросился ко мне – раз, другой, третий, а затем с последним протяжным рыком скрылся в джунглях.

Такой тишины я не слышала еще ни разу с тех пор, как оказалась в Зеленом Аду. Представление заставило замолчать даже природных обитателей болот.

Не успела я перевести дух, как эту тишину нарушил мистер Уикер. Багровый от ярости, он бросился к поднимавшейся с земли Апуэсисо, на чем свет стоит ругаясь по-ширландски, но тут же овладел собой настолько, чтоб перейти на понятный ей язык.

– Что все это значит? Ваши люди уничтожили половину нашего имущества! И напугали Изабеллу! Так-то вы обращаетесь с женщиной, едва оправившейся от болезни?!

– Так мы предостерегаем тех, кто не слушает слов.

Этот голос принадлежал не Апуэсисо. Все еще дрожа, я обернулась и увидела Акиниманби, стоявшую позади. А ведь они с Мекисавой ушли на другую стоянку еще до моей болезни. Когда же она успела вернуться?

Судя по изумлению мистера Уикера и Натали, только что.

– Она, – Акиниманби кивнула на свою бабку, – рассказала о том, что случилось, при помощи барабанов. И мы принесли легамбва бому. Так мы поступаем, если люди не слушают совета окружающих.

Это придало мне достаточно сил, чтобы подняться на ноги.

– Ты хочешь сказать, что я сама навлекла на себя это? Но как? И чему все эти… все эти разрушения должны меня научить?

– Это урок всем нам, – ответила Акиниманби, широким жестом указав вокруг. Оглядевшись, я увидела, что Апуэсисо и ее муж Дабумен тоже не избежали гнева псевдодракона: он сорвал листья с крыши их шалаша, растоптал вешала для вяленья мяса и сломал новое копье, над которым трудился Дабумен. – Мы устроили в мире шум, и теперь этот шум вернулся к нам. Мы все виноваты в том, что дело дошло до этого, – она вновь взглянула на меня. Казалось, тяжесть ее взгляда можно почувствовать кожей. – Ты знаешь, что это за шум, Регуамин. И должна искоренить его, пока он не погубил тебя.