– Что-то случилось? – спросила кассирша.

– Небольшое недоразумение, – успокоила ее Джейн и вышла следом за семейством на прохладный, свежий воздух, под яркое флагстаффское солнце, отбрасывавшее на восток длинные предвечерние тени. Сандра с дочерьми быстро шла к парковке для крупных пассажирских машин, бабушка спешила следом, оглядываясь, словно Джейн преследовала ее и теперь превратилась в собаку, пышущую серой. Они открыли дверь жилого фургона, стоявшего первым в ряду, и сели с правой стороны. Матово-черный джип «чероки» направился к выезду для грузовиков, но потом свернул к парковке для пассажирских машин и остановился.

Если бы Джейн не была самой разыскиваемой преступницей в Америке, если бы у нее было хоть немного настоящей власти, если бы в старом «чероки» не сидели по меньшей мере четверо и если бы у нее не было стопроцентной уверенности, что как минимум один из них вооружен, она доверилась бы своей интуиции и рискнула своим будущим. Она пробежала бы пятьдесят или шестьдесят ярдов, отделявших ее от этого чертова джипа, вытряхнула бы водителя, положила его на землю и задержала по подозрению в противозаконных намерениях. Но это были сплошные «если бы», не имеющие отношения к тому, что происходило здесь и сейчас.

Жилой фургон проехал мимо Джейн. На переднем пассажирском сиденье сидела бабушка, а за рулем – Сандра, высоко поднявшая голову в знак своего нравственного превосходства, словно вела автобус с христианами, горевшими пламенем истинной веры, в крестовый поход по стране во имя Иисуса и только что одержала верх над демоническим искушением. Автомобиль повернул на юг, направляясь к посту выезда для грузовиков.

Джейн побежала к своему «форду», открыла дверь, посмотрела в сторону юга и успела увидеть, как фургон сворачивает на выезд к федеральной трассе номер сорок, собираясь ехать на восток. Фургон достиг низшей точки длинной асфальтовой полосы и стал подниматься к шоссе, за ним на почтительном расстоянии следовал джип «чероки».

– Да что это за фигня? – прошипела Джейн, садясь за руль и захлопывая дверь. – Черт, черт, черт побери.

Она повернула ключ зажигания. Машина не заводилась.

Они могли знать, на чем приехала Джейн, только в том случае, если человек, все время сидевший в джипе, видел, как она въезжает на парковку. Теперь Джейн припоминала: припарковавшись и выйдя из машины, она сунула руку под спортивную куртку и быстро поправила пояс с кобурой. Пистолета никто не увидел, но человек, знакомый с таким снаряжением – вроде того, кто сидел в джипе, – мог догадаться, что именно она делает.

Соображая, годится ли она для похищения, парни из ресторана почуяли в ней копа, или просто женщину, знающую правила уличной жизни и к тому же угадавшую их преступные намерения. Придорожные рестораны, музеи, все творения рук человеческих были своего рода полями и лесами в этой дикой природе иного вида, где животные на двух ногах преследовали себе подобных, где каждое преступление являлось символическим актом каннибализма: он свидетельствовал о хищной стороне человеческой натуры, глубоко запрятанной, но не уничтоженной натуры, испорченной еще в доисторические времена и с тех пор воспроизводившейся из поколения в поколение. Две женщины и две девочки, сами того не ведая, распространяли вокруг себя дух добычи, а от мужчин в «чероки» исходил дух зверей, ищущих крови. Джейн опознавала и тех и других, но ее саму опознавали только хищники.

Она вышла из машины и подняла капот. Парни не успели бы повредить машину настолько, чтобы ее нельзя было вернуть к жизни.

Через окно ресторана они видели, как Джейн вышла из полукабинета, и могли подозревать, что она предостережет мать девочек. Но никакой уверенности в том, что она сама не выйдет через две с половиной минуты, у них быть не могло. Им не нужны были неприятности, а если бы Джейн увидела, что они возятся около «форда», ее подозрения лишь укрепились бы.

Острого ножа у парней не было, иначе они, не задумываясь, перерезали бы ремни вентилятора.

Провода зажигания были выдернуты из свечей, четыре вывинченные свечи валялись где попало. Одна лежала на крышке поддона картера, другая – между ремнем усилителя руля и маховиком. Третью Джейн нашла не сразу – ее засунули в нишу между стартером и поддоном картера. Четвертую она смогла отыскать, только встав на колени и заглянув под машину: свеча выпала на асфальт из моторного отсека.

Она уже завинтила свечи и подключала провода зажигания, когда сзади подошел высокий мужчина в ковбойской шляпе:

– Вам помочь, девушка?

Вероятно, это был водитель грузовика: седоволосый, с белыми усами и лицом, задубевшим от непогоды и времени. На вид ему было лет пятьдесят с небольшим – в этом возрасте человек уже может знать, что такое благородство, и считать, что оно все еще имеет значение. Он подошел к ней с единственным желанием – помочь. Больше бы в жизни таких людей, подумала Джейн, но от помощи его отказалась.

– Спасибо, но я, кажется, разобралась. Какие-то подростки, черт бы их драл, вывернули свечи. Наверное, думали, что я растеряюсь и буду ждать, когда приедет «Три А»[26].

Водитель печально кивнул:

– Могу поспорить, им не понравилось, как вы на них посмотрели. Нынче все обижаются на всякую ерунду. А вы, похоже, выросли среди машин.

– Вообще-то, нет. Но потом научилась кое-чему.

Джейн закончила и отошла в сторону. Водитель закрыл капот.

– Подожду на всякий случай – посмотрю, как она у вас заведется.

– Буду вам благодарна.

Двигатель завелся с пол-оборота. Когда она опустила стекло, чтобы поблагодарить водителя, тот наклонился и положил большую руку на окно:

– Тридцать лет я возил опасные грузы, получал надбавку. Даже пальца ни разу не поцарапал.

Ей пора было ехать и делать то, что следовало сделать, но она почувствовала в нем какую-то печальную доброту и грусть, и это удержало ее на месте.

– Мой мальчик, морской пехотинец… Ему дали легкое задание – защищать какую-то заморскую собственность Госдепа. Оказалось, задание не такое уж легкое. Он погиб в двадцать четыре года. А потом шесть лет лжи о том – как, что, почему. Всякие умники подстраховывали свои задницы.

Он раскрыл ладонь, прижатую к окну. Между большим и указательным пальцем была вставлена визитка.

– Это мой адрес – мой и жены. И номер телефона. Никто никогда не найдет вас там.

Потеряв дар речи, Джейн взяла карточку. Его звали Фостер Освальд.

– Я вышел из туалета у вас за спиной, услышал этих дам. Сказал себе: «Вот это девушка». Потом увидел ваше обручальное кольцо.

Она посмотрела на свою руку, лежавшую на руле.