Все смотрели на него. Пес слабо улыбнулся им в ответ.

«Особенный», – подумал он.

Помощник ухватил его под руку и потащил к полицейскому участку.

– Только попробуй кусаться, и, видит Бог, я тебе все зубы повышибаю.

Хромая и тяжело пыхтя, Пес принялся взбираться по ступенькам.

– Я не собираюсь кусаться, сэр.

Он не понимал, почему помощник шерифа выглядит таким напуганным. Его-то никто не избивал до полусмерти. На нем не было наручников. Когда они оказались внутри, тот усадил его в кресло в большом кабинете и сам занял место за пишущей машинкой. Шериф прислонился к бетонной стене и принялся разглядывать его.

– Твое полное имя?

– Енох Дэвис Брайант. Все зовут меня Пес.

Клац-клац.

– Дата рождения?

– Я не знаю. У нас нет дней рождения.

– Тысяча девятьсот семидесятый?

– Да, сэр. Мне четырнадцать лет.

Клац-клац.

Потом с него сняли отпечатки пальцев и усадили перед камерой, установленной на треножнике. Помощник шерифа снял с него наручники, в то время как сам шериф встал поодаль, положив руку на рукоятку большого пистолета, который он носил на бедре. Пес помассировал запястья. Помощник толкнул его к стене и дал ему в руки какую-то картонку с надписью. Пес улыбнулся навстречу вспышке.

Помощник велел ему встать боком и сделал еще один снимок в профиль.

– А теперь снимай шорты.

– Но я останусь голым.

– Не заставляй меня просить дважды, чудик.

Пес встал перед нормалами, стыдясь своей наготы. В руки возвращалась чувствительность, вонзаясь тысячью иголок, словно его кусали огненные муравьи. Помощник отвел его в другую комнату, где велел закрыть глаза и задержать дыхание. Когда он вновь открыл глаза, его шерсть была белой от инсектицидного порошка. Помощник шерифа вручил ему комплект белой форменной одежды с буквами «D.O.C.», написанными по трафарету на спине рубашки. Пес оделся и вышел из комнаты следом за помощником.

– Как тебе твоя новая пижама? – спросил шериф.

– Это лучше, чем нам давали в Доме.

– Бобби, ты свободен, дальше я справлюсь сам.

Бертон ввел его в тюремную камеру и захлопнул тяжелую дверь. Множество отчаянных рук хватались за эти прутья многие годы, стерев с них краску. Пес окинул взглядом кровать, унитаз, раковину…

Все это – для него одного. Вот это роскошь! Все такое чистое, ни блох, ни клещей. И его собственный личный унитаз – со смывом!

Шериф придвинул себе стул и сел.

– Ты останешься здесь, пока мы во всем не разберемся.

– Очень хорошо, – отозвался Пес.

Он лег на кровать и свернулся в клубок, трясясь от боли, которая никак не хотела уходить. Ребра с правой стороны сплавились в пульсирующую, жгучую опухоль. Кровь больше не шла, но металлические кусочки по-прежнему были там, все глубже вгрызаясь в его плоть с каждым вздохом.

Бертон вытащил трубку из нагрудного кармана мундира и затолкал в нее большую щепотку табаку. Зажег спичку, затянулся. Воздух наполнился вишневым ароматом.

– В твоей истории что-то не сходится, – проговорил он. – Может, расскажешь мне, что в действительности произошло там, в лесу?

– Я думал, у меня есть право соблюдать молчание, – сказал Пес.

– Сейчас не время мне дерзить, паренек. Я единственный друг, который у тебя есть в настоящий момент.

– Вы мне не друг.

– Ты хочешь, чтобы при нашем разговоре присутствовал адвокат?

– Нет, – сказал Пес. – Я хочу, чтобы при нем присутствовал Мозг.

Шериф пыхнул трубкой.

– А это кто еще такой?

– Джордж Хёрст. Мы зовем его Мозг.

– А-а, умник горилла с острым языком. Я его помню.

– Вы правы насчет него, он действительно очень умный. Умнее вас и меня, вместе взятых. Умнее любого другого. Он за десять минут сообразит, что с этим делать.

– Не сомневаюсь, – сказал шериф. – Четырнадцатилетний чумной ребенок с образованием в четыре класса. Естественно, он решит, что ты невиновен.

– Вы имеете в виду, потому что мы с ним одного поля ягоды?

– В точности это я и имею в виду.

– Ну хорошо, но адвокат – одного поля ягода с вами. И какой тогда шанс на справедливость будет у меня?

– Неважно, кто тебя представляет в суде. Факты указывают на то, что это сделал ты. Так почему бы тебе просто не рассказать мне правду?

– Мозг был прав насчет одной вещи, – сказал Пес.

– Это насчет какой же?

– Вы нас ненавидите. Наш Дом построен на ненависти. Эта клетка состоит из ненависти.

Полицейские избили Пса, и его тело болело, но гораздо больше болело у него внутри. Его подруга погибла, и все с готовностью сочли его виновным. Он вспомнил лицо Папы Элбода, когда тот проклинал его именем Божьим. Шерифа, когда тот назвал его сукиным сыном.

Сколько страха и ненависти обнаружилось в их сердцах! Словно они были там всегда, готовые в любой момент вырваться и затопить все вокруг.

– Мозг постоянно мне говорил, но я не хотел верить, – продолжал Пес. – Я надеялся, что все не так. Что, хотя вы и нормалы, вы можете быть моими друзьями. Теперь я выучил урок на собственной шкуре. Больше я не надеюсь.

– Вот почему ты это сделал? Ты думал, что Салли тебя ненавидит, в этом дело?

– Не пытайтесь меня подловить. Я просто рассказываю все как есть.

– Мне просто хочется понять, почему ты это сделал, – сказал шериф.

– Тогда и спрашивайте того, кто это сделал, сэр, а меня оставьте в покое!

– За такие дела тебя пошлют в Рейдсвилль, в тюрьму штата. У нас не казнят несовершеннолетних, но для твоего случая, уверен, сделают исключение. Тебя будут судить, как взрослого. И это наверняка закончится электрическим стулом. Если другие заключенные не доберутся до тебя раньше.

Пес молчал. Ему было нечего сказать. Ничего из того, что хотел услышать шериф.

– Парень, ты действительно хочешь уйти, имея все это на своей совести?

Нет ответа. Бертон вздохнул и поднялся с места.

– Шериф, – окликнул Пес.

– Что? Я слушаю тебя.

– Мистер Гейнс – он поправится?

– Ты довольно сильно его порвал, но думаю, что он выживет.

– Передайте ему, что я очень сожалею о случившемся.

– Может, и передам, если получится.

– А потом скажите, что я до него доберусь за то, что он убил Салли.

Шериф нахмурился.