Мама присела на край кровати и похлопала по одеялу, приглашая ее сесть рядом. Только тут Эми поняла, что стоит выпрямившись и скрестив руки на груди, – молодая копия матери. Она заставила себя расцепить руки и опустилась на кровать.

– Ты даже не представляешь себе, что такое любовь, – сказала ей мама. – Ни ты, ни он. Вы слишком молоды. А вдруг он узнает, кто ты такая? Думаешь, он останется с тобой после этого?

– Думаю, что да.

– Твой собственный отец не остался с тобой. Даже ради меня. В любом случае первый бойфренд редко бывает последним.

– Мама, я не хочу сейчас спорить об этом. Я проспала двое суток подряд, и все это время мне снились кошмары. Мне до сих пор не по себе.

«Не по себе» было очень далеко от того, чтобы описать ее состояние. Ужас того, что сделал с ней Боуи, теперь вернулся к ней во всей полноте – вместе с ужасом осознания, что она, возможно, была его убийцей.

Мама бросила на нее озабоченный взгляд.

– Почему бы тебе не прилечь и не отдохнуть еще немного?

Но Эми больше не хотелось спать. Ей хотелось отскрести себя как следует, до красноты, чтобы снова стать чистой.

– Что мне сейчас нужно, так это горячая ванна.

Поднявшись, она прошла по коридору в ванную комнату. Включила кран и сунула под него зубную щетку, пока наполнялась ванна.

Когда она чистила зубы, в дверном проеме появилась мама.

– Я хорошо тебя воспитала, но все же ты осталась немного глупенькой. Это в тебе от меня, не только от возраста. Ты должна быть умнее меня.

Эми прополоскала рот и сплюнула в раковину.

– Не такая уж я и глупая. Может быть, я многого не знаю, но я не дурочка.

– Просто мне кажется, что я здесь единственная, кто пытается тебя защитить.

– Я хочу жить! Я все еще учусь. Это первый год, когда у меня вообще появились настоящие друзья. А ты хочешь, чтобы я от всего отказалась и снова засунула себя в коробку.

Прежде чем ее мать успела сказать еще что-либо, Эми скинула халат и залезла в ванну. Она задернула занавеску и села в горячей воде, чувствуя, как пар увлажняет кожу.

– Я должна сказать тебе кое-что важное, – сообщила мама.

– Нет, серьезно! Я не хочу больше ругаться. У меня просто больше нет сил.

– Мы не ругаемся, мы разговариваем.

Вздохнув, Эми принялась намыливать предплечья.

– Ну хорошо. Давай, говори, что ты собиралась сказать.

– Возможно, нам стоит подумать о том, чтобы куда-нибудь переехать отсюда, – сказала мама.

Эми дернулась, словно ее ударили. Она отдернула занавеску.

– С какой стати?!

– Том Бертон, может быть, не производит большого впечатления, но он как клещ. Стоит ему почуять кровь, как он впивается и уже не отпускает.

– Ох, боже мой! Ты что думаешь, это я убила Рэя? Так, что ли?

– Не имеет значения, ты это или не ты. Шериф опишет большой круг, после чего снова вернется к нам и снова начнет на тебя давить. И будет давить до тех пор, пока не докопается до истины.

Эми задернула занавеску и закрыла лицо ладонями:

– Я не могу и дальше так жить!

– Вот только не надо драматизировать. Мы неплохо справляемся. Все могло закончиться гораздо хуже для тебя.

– Меня вынудили, мама! Этот парень вынудил меня!

– Я знаю, – проговорила мама успокаивающе.

– И я просто задыхаюсь! Не моя вина, что я родилась такой!

– Думаешь, я этого не понимаю? Думаешь, я не чувствую стыда каждый божий день своей жизни? Ответственность лежит только на мне. Позволь мне защитить тебя от тебя самой. Я наделала в жизни кучу ошибок, но кое-чему и научилась. Я знаю, что будет для тебя лучше.

Эми представила: вот она идет по школьным коридорам, а все дети глазеют на нее и шепчутся из-под ладошки. Представила, как расскажет Джейку правду о себе и увидит, как его лицо кривится от отвращения. Представила его ужас и отчаяние, когда он обнаружит, что она заразила и его тоже.

Представила, как Бертон со своими помощниками волокут ее, вопящую и вырывающуюся, чтобы сдать в Дом для чудиков.

Потом она вообразила, каково это – переезжать с мамой из города в город, живя в гостиничных номерах, воняющих, словно старая пепельница. Так и не узнать по-настоящему ни одно человеческое существо помимо своей матери. Зависеть от этой женщины каждый час, каждую минуту вплоть до конца своей жизни.

– Нет, – проговорила она. – Нет, мама.

– Что «нет»?

– Если мы сейчас убежим, то уже никогда не остановимся. Оставаться здесь рискованно, но, по крайней мере, это жизнь. А я хочу жить! Я только начала жить и не собираюсь отказываться от этого.

– Ну хорошо. – Мама открыла дверь ванной. – В таком случае ты должна постараться как можно скорее повзрослеть, а потом найти способ избавиться от внимания шерифа. Подумай над этим как следует, девочка моя.

– Все будет хорошо, я знаю, – сказала ей Эми.

– Один совет. Познакомься получше с тем монстром, который сидит у тебя внутри. Узнай, как его использовать. Возможно, еще придет день, когда он нам снова понадобится.

И мама вышла, закрыв за собой дверь.

Субботнее утро. Над фермой Элбода всходило солнце. Все вокруг было тихо и спокойно.

Гейнс изучал окрестности, заряжая свое ружье двенадцатого калибра дробью № 8. Плотный завтрак и кофе в желудке согревали тело. Арчи держался рядом с отцом, прижав к груди свой короткий дробовик двадцатого калибра. На обоих были коричневые охотничьи костюмы и оранжевые жилеты. Енох стоял, запустив руки в карманы поношенных шортов, разглядывая далекое здание фермы.

– Ну как ты, готов? – спросил Гейнс сына.

Тот продолжал глазеть на чудика. Он никогда еще не видел ни одного вблизи.

– Да, папа. У меня все на мази.

На землях Элбода должны были водиться виргинские куропатки – восхитительные птицы, и очень вкусные. Правда, охотиться на них трудно. Нужно внимательно следить за дичью.

Гейнс зарядил ружье и направил дуло вверх.

– Ну ладно, Енох. Давай подстрелим пару птичек.

– Я ничего не знаю об охоте, мистер Гейнс.

– Куропатки кричат примерно так: «боб-уайт, боб-уайт»[3]. Это называется «токовать», но так они кричат только весной и летом, когда спариваются. В остальное время они издают тихий свист, словно бы поскрипывание. Вот этот звук нам и нужно слушать.