поднялась. Иначе эта скорлупка перевернётся, не успеешь даже «мама!» пискнуть.

К духам взывать Кайран не стал. Просто растянулась на дне судёнышка, предоставив честь грести Редгейву. В конце концов, это он похититель — вот пусть и корячится. И от кожаного плаща не отказалась. Гордость гордостью, а простуда сейчас нужна как собаке пятая лапа.

Весь путь до корабля Лан благополучно продремала. Глаза протёрла, только когда крутой бок судна над головой вырос. Элва села, пригладила волосы, поправила плащ, разглядывая барк. И усмехнулась: догадка подтвердилась, хотя тут и гением мысли быть не надо — на гальюне[26] красовались намалёванные красным языки огня.

— Надеюсь, Волчица из Ис’Кай не разучилась ещё по трапу подниматься? — раздалось сверху.

Лан задрала голову. Чернявого и смуглого, как исилойца, элва она видела в первые в жизни. Но про лучшего друга, а, заодно, и шурина Райла была наслышана. Молва ничуть не преувеличила: аэр действительно на осадную башню смахивал. Да выглядел жутковато, хоть и не урод вроде.

— Ну, так как? Или благородная аэра от страха язык проглотила?

И ведь даже не улыбнулся насмешничая. Физиономия совершенно каменная.

— Не вижу трапа, — проскрипела Лан, откашлявшись — голос, как заржавленный запор.

— Логично, — согласился Ярил, махнув кому-то.

Просмолённая лестница раскрутилась вниз, деревянно стукнув о дно утлой лодчонки, заставив её покачнуться.

— Давай, двигай, — подтолкнул элву в спину Редгейв.

Кайран даже огрызаться не стала. И без того матросы, забором выстроившиеся вдоль борта барка, скалились в предвкушении развлечения — просто полезла вверх. Проигнорировав протянутую руку, спрыгнула на палубу. И попятилась. Здоровенный зверь — брат-близнец того, кому Натери в лесу глотку выжег, скалился, утробно рыча, капая слюной на доски.

— Тихо, девочка, — Ярил положил руку на вздыбившийся загривок собаки, — ещё не время. Не стоит нашу гостью пугать.

— Глянь, ща сучья драка будет, — радостно выпалил кто-то из толпы матросни.

Чернявый элв коротко глянул через плечо, и не успевший толком родиться гогот тут же умер.

— Вам не о чем волноваться, аэра Кайран, — заверил Ярил. — На этом корабле вы в полной безопасности.

— Охотно верю, — от испуга у Лан даже голос прорезался. — Особенно учитывая тот факт, что одного такого вы на меня уже натравили.

— Даю слово, что в этом моей вины нет, — голос у элва был ему под стать — низкий и густой, отдающий в гул. — Ихту я команды не отдавал. Он был слишком ценен. Просто не смог его отозвать. Иначе бы выдал себя.

— Честно говоря, мне плевать. Просто держите своих псов подальше. Всех. С драной мордой тоже.

Редгейв, стоявший за её спиной, зашипел сквозь зубы.

— Справедливо, — кивнул Ярил. — Разрешите проводить вас? К сожалению, кают на этом корабле нет, но в трюме сухо и достаточно тепло. Я приказал…

— Где мой… — Лан осеклась, судорожно пытаясь сообразить, как вопрос сформулировать, чтоб лишнего не сказать.

— Интересующий вас элв уже переправлен в надёжное место, — пришёл на помощь чернявый. — Вы с ним встретитесь, как только мы…

— Где гарантии?

Аэр помолчал, сверля Кайран чёрными, абсолютно матовыми, словно неживыми, глазами.

— Какие тебе ещё гарантии, стерва? — всю предупредительность и вежливость элва будто водой смыло. — Забудь свои хозяйские замашки. Лучше накрепко запомни другое: жизнь щенка от меня зависит. Как и твоя. И шевели ногами, пока я тебя матросам не отдал. О сохранности твоей шкуры речь не шла.

— У нас разные понятия о безопасности. Вроде бы мне её гарантировали, — процедила аэра.

На это Ярил ничего не ответил. Только взгляд его стал вещественнее — плотнее, тяжелее. И псина у его ноги опять зарычала, показывая желтоватые клыки. Кажется. Лан тут никто выбора предоставлять не собирался. Но другого ждать и не приходилось.

* * *

Оказывается, можно привыкнуть ко всему. И от этого становилось жутковато. Но за две недели плаванья Лан почти смирилась со своим не слишком завидным положением. Да и матросы к ней привыкли, Ярил даже иногда удостаивал аэру парой не слишком грубых фраз, а его кошмарная собака по кличке Ихтас больше не скалилась. И — что пугало сильнее всего — происходящее начало казаться нормальным, даже привычным.

Корабль скорее не плыл, а крался, постоянно держась береговой линии. На переломе зимы в море выходили только безумцы. Видимо, чернявый был из таких. Или нужда припёрла — о причинах, по которым им Лан так срочно понадобилась, элв говорить отказывался. Так или иначе, а паруса поднимать практически не рисковали. Матросы целыми днями отмахивали руки на вёслах. И при появлении малейшего ветерка крепче того, что волосы растрепать может, старались уйти в проливы между островами, спрятаться в бухтах.

Кайран матросам почти завидовала. Конечно, работа тяжеленным, будто каменным веслом — не самое весёлое дело на свете. Но скука гораздо неприятнее. Одно занятие — стой целыми днями, да смотри, как мимо лениво проплывает серый унылый берег. Правда, в первые дни, когда аэру из трюма не выпускали, всё было ещё хуже. Но потом Ярил сообразил, что даже Волчица из Ис’Кай вряд ли устроит заплыв до берега в такую погоду. И смилостивился. Но следить не перестал.

Лан выдохнула в воздух облачко пара, потёрла переносицу. Хотя больше ей лопатки поскрести хотелось — чёрный взгляд аэра прилипал к спине, стоило Кайран на палубе показаться. Приятного в этом было немного.

— Послушайте, аэр Сайрен, — элва обернулась к чернявому, опираясь локтями о поручни, — почему вы меня ненавидите? Или это просто такая солидарность Райлу?

— Мне не кажется, что ты на самом деле желаешь это знать, — неохотно отозвался Ярил, поглаживая по холке ужас в собачьей шкуре.

Элв сидел там же, где проводил большую часть дня — под мачтой, на бухте троса. В управление кораблём он не вмешивался. Лан вообще не слышала, чтобы аэр приказы отдавал. Но и за вёсла браться не спешил. И, кажется, это всех устраивало — матросы чернявого явно сторонились, будто побаивались.

— Ну, почему же? — пожала плечами Лан. — Всегда интересно узнать о себе что-то новое.

— Ничего нового я не скажу, — ещё неохотнее ответил аэр.

Разговорчивостью Сайрен явно не страдал.

Лан задрала голову, глядя в выцветшее небо, сыплющее мелкой снежной крупкой.

Самое сложное — это не думать. Но когда себя нечем занять, мысли в голову даже не лезут, а ломятся с настойчивостью тарана. А этого допускать никак нельзя. Потому что следом на мягких лапах подкрадывается сводящая с ума паника. Того и гляди завизжишь взбесившейся кошкой, вцепишься когтями в смуглую рожу. Или действительно за борт прыгнешь. Спасение в спокойствие, холодности, расчёте. Спрашивать тоже нельзя —