Говоря об аподиктическом суждении, в котором, как в завершении суждения, субъект теряет свою определенность по отношению к предикату, мы упомянули о возникающем отсюда всяком значении субъективности: значении в смысле понятия и значении в смысле обыкновенно противостоящей понятию внешности и случайности[65]. Подобным же образом оказывается, что и объективность имеет двоякое значение – значение чего-то противостоящего самостоятельному понятию, но также и значение чего-то в-себе-и-для-себя-сущего. Поскольку объект в первом смысле противостоит тому «Я = Я», которое в субъективном идеализме высказывается как абсолютная истина, он есть многообразный мир в его непосредственном наличном бытии, мир, с которым «Я» или понятие вступает в бесконечную борьбу лишь для того, чтобы через отрицание этого ничтожного в себе другого придать первичной самодостоверности означенного «Я» действительную истину его равенства с самим собою[66]. В более неопределенном смысле объект означает вообще такого рода предмет для какого-нибудь интереса и деятельности субъекта.

В противоположном же смысле слово «объективное» означает такое в-себе-и-для-себя-сущее, которое свободно от ограничения и противоположности. Разумные основоположения, совершенные произведения искусства и так далее называются объективными, поскольку они свободны и выше всякой случайности. Хотя разумные (теоретические ли или нравственные) основоположения принадлежат лишь сфере субъективного сознания, тем не менее то, что в них есть в-себе-и-для-себя-сущего, называется объективным; познание истины видят в том, чтобы объект познавался таким, каков он есть как объект, свободный от примеси субъективной рефлексии, а праведное действие видят в следовании объективным законам, которые не имеют субъективного происхождения, не могут быть произвольными и не допускают трактовки, извращающей их необходимость.

На достигнутой теперь стадии нашего исследования объективность имеет ближайшим образом значение в-себе-и-для-себя-сущего бытия понятия, того понятия, которое сняло положенное в его самоопределении опосредствование и сделало его непосредственным соотношением с самим собой. Эта непосредственность тем самым сама непосредственно и всецело проникнута понятием, равно как и тотальность понятия непосредственно тождественна с его бытием. Но, далее, так как понятие должно также и восстановить свободное для-себя-бытие своей субъективности, то появляется такое отношение понятия как цели к объективности, в котором непосредственность объективности становится чем-то отрицательным по отношению к понятию и долженствующим подвергаться определению через его деятельность и тем самым получает указанное выше другое значение – чего-то самого по себе ничтожного, поскольку оно противостоит понятию.

Итак, во-первых, объективность выступает в своей непосредственности, моменты которой, в силу тотального характера всех моментов, в своем самостоятельном безразличии друг к другу существуют как объекты вне друг друга, а в своем отношении друг к другу обладают субъективным единством понятия лишь в смысле внутреннего или, иначе говоря, внешнего единства: это – механизм.

Но так как в нем, во-вторых, это единство оказывается имманентным законом самих объектов, то их отношение становится их своеобразным, основанным на их законе, различием и таким соотношением, в котором их определенная самостоятельность снимает себя: это – химизм.

В-третьих, это существенное единство объектов именно поэтому положено как отличное от их самостоятельности; оно есть субъективное понятие, но положенное как само по себе соотносящееся с объективностью, – как цель: это – телеология.

Так как цель есть понятие, положенное как соотносящееся в самом себе с объективностью и снимающее через себя свой недостаток, состоявший в том, что она была субъективной, то целесообразность, которая была сперва внешней целесообразностью, становится благодаря реализации цели внутренней целесообразностью и идеей.

Так как объективность есть возвратившаяся в свое единство тотальность понятия, то этим положено некое непосредственное, которое само по себе есть указанная тотальность, а также и положено как таковая, но в котором отрицательное единство понятия еще не отделилось от непосредственности этой тотальности – или, иначе говоря, в котором объективность еще не положена как суждение. Поскольку она имманентно имеет внутри себя понятие, в ней имеется различие последнего; но, в силу характера объективной тотальности, различенные суть полные и самостоятельные объекты, которые поэтому даже и в своем соотношении ведут себя по отношению друг к другу только как самостоятельные и остаются во всяком соединении внешними друг другу. Характер механизма заключается в том, что, какое бы соотношение ни имело место между теми, которые соединены, это соотношение есть чуждое им соотношение, не касающееся их природы, и хотя бы даже это соотношение и было связано с видимостью некоторого единого, оно все же остается не чем иным, как сложением, смесью, кучей и так далее. Подобно материальному механизму, духовный механизм также состоит в том, что соотнесенные в духе моменты остаются внешними и по отношению друг к другу, и по отношению к нему самому. Механический способ представления, механическая память, привычка, механический образ действия означают, что в том, что дух воспринимает или делает, недостает его своеобразного проникновения и присутствия. Хотя его теоретический или практический механизм не может иметь места без его самодеятельности, без некоторого стремления и сознания, здесь, однако, отсутствует свобода индивидуальности, и так как она тут не обнаруживается, то такое действие является чисто внешним.

Объект, как выяснилось, есть такое умозаключение, опосредствование которого выровнялось и потому стало непосредственным тождеством. Он поэтому есть в себе и для себя всеобщее; всеобщность не в смысле некоторой общности свойств, а такая всеобщность, которая пронизывает собой особенность и есть в ней непосредственная единичность.

1. Поэтому объект, во-первых, не различает себя на материю и форму, из которых первая была бы самостоятельным всеобщим в объекте, а вторая – его особенностью и единичностью; такого абстрактного различия единичности и всеобщности в нем, согласно его понятию, не имеется; если его рассматривают как материю, то его следует брать как в самой себе оформленную материю. Подобным же образом его можно определять как вещь, обладающую свойствами, как целое, состоящее из частей, как субстанцию, обладающую акциденциями, и по прочим отношениям рефлексии; но эти отношения уже вообще потонули в понятии; объект поэтому не обладает ни свойствами, ни акциденциями, ибо они отделимы от вещи или субстанции, в объекте же особенность безоговорочно рефлектирована в тотальность. В частях целого имеется, правда, та самостоятельность, которая присуща различиям объекта, но эти различия сами суть по существу с самого начала объекты, тотальности, которые не имеют, подобно частям, этого рода определенности по отношению к целому.